– Эх, быстро вы трудодни позабыли. – Иван Аркадьевич вздохнул, пригладил остатки волос и, одернув синий пиджак с орденскими планками, уселся обратно на стул. Седые усы его уныло повисли, вытянутое морщинистое лицо на миг сделалось каким-то плаксивым, женским. Но тут же вновь стало строгим:

– Тебе зачем отгулы-то?

– Говорю же, сын в институт хочет… Надо в Ленинград ехать, родичей проведать. Что там да как…

– Дак в общежитие же можно.

– Да будет ли еще общежитие-то?

– Эх, Семен, Семен, без ножа ты меня режешь… В самую страду!

– Так пахоту-то закончили… Уж и проборонили.

– А сенокос?

– Побойся бога, Аркадьич! До сенокоса-то еще недели две как раз и будет. Я к тому времени вернусь.

Тракторист вытер выступивший на лбу пот: на левом запястье его было наколото небольшое сердечко и две буквы – «И» и «М». Имя давней зазнобы, грехи юности…

Стоявший на несгораемом шкафу, слева от портрета товарища Хрущева, репродуктор вдруг захрипел и разродился гнусавым голосом диктора:

– А теперь – концерт по заявкам радиослушателей. Для знатной доярки Ирины Матвеевны Кузяевой из колхоза имени Девятнадцатого партсъезда передаем песню Лидии Руслановой…

– Вот и с фермы навоз вывозить некому… – убавив звук, посетовал председатель. – В эмтээсе-то тебя бы не отпустили!

Семен Крокотов лет семь проработал тем же трактористом на машинно-тракторной станции, которая обслуживала пять местных колхозов и два совхоза. Вот уж там – да… там работы хватало: здесь пахоту кончишь, давай в соседний колхоз, потом – в совхозы… Только поздней осенью и отдыхали. А вот когда МТС ликвидировали да технику по колхозам-совхозам раздали, тогда полегче стало… трактористам-то. Председателям же – только лишняя головная боль! ГСМ достань, запчасти выбей, механиков толковых найди…

– В эмтээсе – да-а… – согласно кивнув, Крокотов спрятал улыбку – понял уже: сдался председатель, отпустит.

– Слышь, Семен… Ну давай хоть неделю, не две…

Сошлись на десяти днях – на декаде. Отпустил Иван Аркадьевич своего колхозника, коль такое дело – сын. Да и тракторист Семен – толковый.

– Вот спасибо, дорогой ты мой Иван Аркадьич! Вот спасибо! Вернусь – отработаю.

– Ты еще поклонись! – хмыкнув, пригладил усы Чайкин. – Погодь прощаться-то. Про укрупнение районов слышал?

– Дак по радио говорили…

– Смотри, не дай бог в Озерск лыжи навостришь! А что? В леспромхозе, говорят, заработать можно.

– Да ты что, Аркадьич! – выкатив светлые глаза, Крокотов вполне искренне всплеснул руками. – Чего еще не хватало – Озерск! Там и жить-то негде…

– Говорят, общежитие в бараках дают. Только неизвестно, на самом-то деле дают ли?

– В бараках! – Семен сплюнул бы, да постеснялся. И только презрительно хмыкнул: – Зачем мне барак, когда у меня своя изба имеется? Да и не поедет Зинка в барак.

Зинка – Зинаида – так звали жену Крокотова, доярку.

– Ну и молодец, что не поедет, – председатель довольно усмехнулся, но на всякий случай погрозил пальцем. – Ладно. Успешно съездить. Деньги подальше положи, спрячь, а то в дороге-то люди всякие… Вот у меня в прошлом году сват… А впрочем, ты слышал, наверное…

Зайдя домой, Семен быстро переоделся, натянул синие довоенные галифе, еще вполне хорошие и имеющие вид. Почистил наконец сапоги, набросил на плечи недавно купленный в сельпо серый шевиотовый пиджак, на голову – серую кепку и, прихватив небольшой чемоданчик, споро зашагал на большак.

Недолго и стоял – минут через двадцать поймал попутный лесовоз. Забравшись в высокую кабину, благодарно кивнул водителю – молодому белобрысому парню: