– Его светлость просил вас поторопиться, – произнесла камеристка.

Я же только сейчас поняла, что женщина назвала себя камеристкой. Значит, это не гувернантка, и не компаньонка, и уж совсем не дуэнья, это прислуга! То есть личность, чьи слова не примет в расчет ни один представитель знати, следовательно, я все еще сплю под одной крышей с мужчиной, оставаясь совершенно без приличествующей моему происхождению защиты. С некоторым сомнением оглядела платье плотной коричневой ткани, белоснежные манжеты, оттеняющие смуглую кожу, аристократичную посадку головы, идеальную осанку, тонкие длинные пальцы изящных рук… Камеристка!

– Мм-м, – поднялась с постели, но почти сразу вновь села на край и осторожно осведомилась: – Госпожа Камиера, могу я узнать о причинах, побудивших вас… согласиться на данную должность?! И… уверены ли вы, что именно должность камеристки…

– Леди Уоторби, – перебила меня женщина, – вы должны обращаться ко мне по имени. Что касается должности, именно она прописана в договоре о найме, подписанном мной сегодня.

Значит, существует даже договор о найме камеристки. Что примечательно – для личных горничных договоры обычно не составляются, мы проходили домоводство, и я это точно знала. Что еще примечательнее – эта дама могла быть кем угодно, но только не служанкой, пусть даже и личной.

– Что вас расстроило? – вежливо спросила госпожа… нет, вернее будет – просто Оливия.

Отрицательно качнула головой, встала, подошла к окну и вгляделась в синие просторы бесконечного моря.

– Я подберу для вас платье, – произнесла Оливия.

Даже не оглянулась, продолжая смотреть куда-то туда, за облака, куда умчался подаренный мне огненный феникс… куда хотелось улететь и мне.

– Белое утреннее платье, – прозвучал голос Оливии из гардеробной, – вы будете в нем очаровательны. И да, герцог просил сообщить, что после полудня вас посетит портниха, вам потребуется новый гардероб, соответствующий вашему статусу и… возрасту.

Среди моих платьев белых утренних было всего два, но помимо них имелось еще четыре сшитых в лицее для воскресных походов в храм. Четыре практически монашеских одеяния! Они даже являлись длинными…

– Оливия, – окликнула я камеристку, – вы не могли бы принести мне стакан воды?

– Простите? – Она вышла из дверей, держа белоснежное украшенное вельскими кружевами платье.

– Воды, – повторила я. – Пожалуйста.

К ее возвращению с никому не нужным стаканом, я уже доплетала тугую косу. Белое строгое платье с длинными рукавами и завышенной талией, серая строгая пелерина с воротничком-стоечкой, серые матерчатые туфельки – матушка Иоланта была бы в восторге от моего образа благочестивой послушницы.

– Но… – начала Оливия, и ее черные глаза заметно округлились.

– Я готова, – сообщила самым вежливым тоном и закрепила конец косы. – Идемте.

– Но, леди Уоторби…

– Вы ведь камеристка, да? – невинно осведомилась я.

Оливия шла впереди – напряженная спина, каменное выражение лица, с трудом сдерживаемая злость. А я все пыталась угадать, кем же на самом деле являлась эта женщина. Быть горничной ей явно ранее не доводилось, в этом нет даже сомнений, а вот аристократические черты лица, жесты, свидетельствующие о достойном воспитании… Странно.

Не менее странным мне показался и наш путь – мы шли наверх. Выше, выше и выше, три лестничных пролета прежде, чем вышли… в саду на крыше. И я остановилась на пороге, с нарастающим удивлением разглядывая цветочные клумбы, великолепнейшие южные орхидеи, обвивающие карликовые деревья, и стол в дальнем конце этого роскошнейшего из садиков, у стены из горного хрусталя. И вот за этой полупрозрачной стеной открывался вид на материк! На горы и холмы, покрытые тропическими лесами, на реки, сверкающими змеями пересекающие пространство, на города и деревеньки, кажущиеся отсюда лишь скоплением крохотных цветных пятен, на…