– Позвольте представить – Иван Авдеевич Самоваров, прошу любить и жаловать, инспектор Провиантмейстерской комиссии при Главном штабе. Прибыл из столицы ревизовать наше гарнизонное хозяйство.

Иван Авдеевич поочередно склонял голову и подходил к каждой семейной паре, в то время как полковник представлял гостей:

– Латыгин Харитон Поликарпович, обер-комиссар, с супругой Марией Антоновной.

Казнохранитель, облаченный в темно-зеленый повседневный мундир с золотыми петлицами и обшлагами, носил небольшие аккуратные усики и эспаньолку. Круглые «глазастые» очки делали его похожим на старого, разжиревшего от спокойной жизни филина. В свои пятьдесят шесть он осознал, что пора перестать суетливо карабкаться по карьерной лестнице, и, присев на ступеньку, понять, что пришло время позаботиться о собственном благополучии. По правде говоря, он и раньше себя не забывал, но теперь делал это с еще большим размахом. Именно это и почувствовал Самоваров, когда чиновник, унизительно приседая, пожимал двумя руками ладонь столичного ревизора. Его жена, напротив, с интересом рассматривала гостя, и на ее тронутом незаметно подкравшейся старостью лице еще читалось прежнее, давно ушедшее обаяние когда-то веселой и беззаботной барышни.

– Примите уверения в чувствах совершеннейшего к вам почтения, – расточал любезности Латыгин.

– Безлюдский Григорий Данилович…

– А мы с Иваном Авдеевичем уже знакомы! Покорнейше просим! – растягивая рот в неестественно широкой улыбке, обер-провиантмейстер долго и душевно тряс Самоварову руку.

– Ах да, виделись в Интендантстве, вероятно, – догадался Игнатьев. – Ну тогда позвольте представить очаровательную Анастасию Филипповну, супругу Григория Даниловича.

Невысокая молодая женщина лет тридцати, в кружевной накидке и черных муаровых юбках, с аккуратным, вздернутым носиком, с ниспадающей на лоб челкой, с готовностью протянула изящную ручку в фильдекосовой митенке. Едва дотронувшись до кончиков ее пальцев, надворный советник почувствовал давно забытое ощущение трепетного восторга, от которого перехватывает дыхание и стучит в висках. «Роковая женщина», – пронеслось у него в голове, и, как всегда, робея перед очаровательными искусительницами, он невнятно пробормотал:

– Премного польщен вашим присутствием, мадам.

– Взаимно, сударь. Надеюсь, вы найдете время погрузить нас в поэтические эмпиреи столицы? – кокетливо опустив томный взгляд, пропела красавица.

– Несомненно, мадам.

Родион Спиридонович подошел к высокому сухопарому немолодому господину с бритым лицом. Длинный, слегка раздваивающийся к кончику нос, широкие бакенбарды и уже забытая в столице, но еще модная в провинции прическа тупей – с подбитыми спереди и зачесанными назад волосами – делали его несколько старомодным и похожим на торговца в немецком мясном ряду. И только темно-зеленый мундир с отливающими серебром волнообразными петлицами на воротнике, белые панталоны, заправленные в высокие ботфорты, и офицерская шпага указывали на штабной чин – главного врача всей Кавказской линии. Его спутница – полнеющая дама с живыми глазами и морщинистым лицом – напоминала добрую бабушку с иллюстрации сказки Шарля Перро «Красная Шапочка».

– Позвольте представить – обер-лекарь Краузе Отто Карлович с супругой Мартой Генриховной.

– Весьма рад, – надворный советник склонил в почтении голову.

– Скажите, а госпиталь вас тоже интересует?

– Да разве что так, для общего представления.

– Ну, так милости просим хоть завтра, – разведя руками, любезно пригласил доктор.

– Непременно наведаюсь.