Он снова рассмеялся.

Она подняла на него полные страха глаза, ее головная накидка сбилась набок.

– Вы сошли с ума!

Он не удержался и поцеловал ее.

Ее полуоткрытые губы крепко сжались, но не сразу.

Она снова оттолкнула его.

Она была наполовину готова. Он ласками уговорил ее открыть губы, погрузился в ее рот и начал приподнимать ее юбку. Она отвечала на его поцелуи.

Но потом отпрянула от него и напряглась.

– Мои извинения, сестра, – пробормотал он. – Буря…

Она облизнула губы. О, не надо!

– Вы тоже боитесь? – спросила она.

– Очень.

– Это глупо, я знаю…

– Вы называете меня глупым?

– Нет, но я не люблю грозы.

– А я люблю. Они возбуждают меня. Но я буду хорошим.

Он поцеловал ее в висок, чтобы успокоить. Но его это не успокоило. Ничто не могло успокоить его, пока они были вместе, как сейчас, но он сразился бы с целой армией, чтобы не разлучаться.

– Совсем не глупо бояться опасности, – сказал он. – У меня у самого сердце колотится. Вот, пощупайте.

Он прижал ее левую руку к своей груди. При расстегнутом жилете только рубашка лежала между его кожей и жаром ее ладони. Она так и держала ладонь, пока не осознала, в какой они позе, и яростно оттолкнула его.

Но тут карета резко наклонилась влево, возможно, даже скатилась в канаву. Робин приготовился к настоящему бедствию, готовый прикрывать ее изо всех сил, но экипаж выправился и покатился дальше. Он надеялся, что форейтор все еще управляет лошадьми, но даже если нет, он все равно не мог сейчас сделать ничего, кроме как скакать на полной скорости и оберегать своих подопечных от травм.

Сестра Иммакулата пыталась сомкнуть ноги и все время ерзала. Когда она смирилась с поражением, то все еще сидела на нем верхом, но он был в опасности воспламениться. И о Юпитер, ее запах – земной, не парфюмерный, но опьяняющий.

Когда-нибудь он прикажет сделать для нее духи. Парфюмированную воду для ее шелкового белья, парфюмированный лосьон для ее кожи, парфюмированное масло для ее ванны. В которой они будут купаться вместе.

Он хотел, чтобы ее груди были в его ладонях, ее сосок – во рту. Он хотел входить в нее с каждым толчком кареты.

Maledizione, как она так к месту говорила.

– Это кончилось? – прошептала Петра, как будто бог грозы мог ее услышать.

Робин осознал, что молнии и гром определенно продвинулись дальше, хотя дождь все еще лил как из ведра, а карета раскачивалась. Одна гроза шла на убыль, но другая все еще бушевала, а монашка выглядела такой созревшей для любви.

«Кончилось? Моя святая драгоценность, все еще только начинается».

Карета вдруг остановилась.

Петра в ужасе округлила глаза.

– Что опять случилось? – Тут она поняла, в какой позе находится, и отпрянула от него как раз в тот момент, когда он отпустил ее.

Она бросилась в противоположный конец кареты и забилась в угол. Ее «Нет!» прозвучало одновременно с его «Все в порядке?».

Они смотрели друг на друга, тяжело дыша.

Робин отвернулся, радуясь необходимости опустить окно и узнать, что случилось. Глубоко в трясине, подумал он, при этом имея в виду не дорогу.

– Мы застряли? – крикнул он.

– Пока нет, сэр, – ответил Пауик, – но скоро застрянем. Впереди что-то виднеется. Как будто свет пробивается сквозь ставни.

– Слава Богу. Вели форейтору ехать осторожно, а сам поезжай вперед договориться об убежище.

Когда карета двинулась вперед, Робин посмотрел вниз, игнорируя дождь, льющийся ему на голову.

– Ну как там? – спросила сестра Иммакулата.

Он всунул голову назад, поднял стекло и повернулся к ней, вытаскивая платок, чтобы вытереть волосы. Она предложила ему свой – такой же простой и белый, как его, только меньше.