Достав мобильник, я открыла скайп, набрала мужа и посмотрела на часы. В Нью-Йорке раннее утро, но в больнице, всегда просыпаются рано.

– С днем рождения! – Андрей сразу же включил вебку, и я невольно улыбнулась в ответ на его солнечную искреннюю улыбку. – Ты все еще именинница!

– Цветы прекрасные, тортик обалденно вкусный. Спасибо! А да, и парфюмер – такой интересный.

– О, ты и к нему успела сходить? Уже с эксклюзивным парфюмом?

– Пока нет, все не так быстро. А откуда ты узнал об этом Орехове?

– Из спама, пришла реклама по мылу.

– Ты открываешь письма от незнакомых пользователей?

– Случается. А в чем дело?

– Я тебе потом расскажу, ладно? Сейчас мне надо идти.

– Но все в порядке?

Я вздохнула. Врать мужу даже из благих побуждений не самое лучшее занятие.

– Не все в порядке, солнце. Но мне сейчас надо бежать. Как только я освобожусь – наберу и все расскажу. А ты пока перешли мне, пожалуйста, тот мейл, с которого к тебе отправили письмо о мастерской Орехова.

Андрей кивнул и звонко чмокнул планшет.

Я попрощалась, спрыгнула с подоконника и засунула мобильник в карман джинсов.

Надо ехать к Миронову.

Дарину придется оставить у родителей – она и так уже носом клюет, в машине отрубится. Не тащить же детку в следственный отдел…

Да уж, вот такой день варенья у меня выдался – врагу не пожелаешь. Сколько подарков, и один другого веселее и затейливее…

«Владлен Ильич Миронов», – значилось на табличке, прикрепленной к двери нужного мне кабинета.

Теперь понятно, почему следак представляется исключительно по фамилии. Подколки на предмет вождя мирового пролетариата надоели. Мало того что Владлен – так еще и Ильич! Да уж, на редкость неосмотрительными оказались родители Владлена Ильича. Не подумали о явном переборе? Или были яростными коммунистами?..

Постучавшись для проформы, я вошла в кабинет, и на секунду мне показалось, что нахожусь у Седова: тот же кряхтящий от старости компьютер с пыльным монитором, гора окурков в пепельнице, чашка кофе на столе, бутылка водки под столом, банка из-под шпрот, судя по запаху, также в наличии. Довершают сию «прекрасную» картину покрасневшие глаза на сером от усталости лице, густая щетина с сединой и мятый-премятый пиджак, явно свидетельствующий о том, что в личной жизни следователя Миронова имеется вакансия.

Только зеленой попугаихи Амнистии, живущей у Володьки в кабинете и обожающей снайперски нагадить на девушек (конкуренток в нас видит, что ли?) тут не наблюдается. Зато на подоконнике затаился чахлый фикус, робко намекающий на глубоко законспирированную в душе Владлена Ильича тягу к прекрасному.

– Проходите, Лика. – На лице Миронова мелькнуло подобие усталой улыбки. – Слушайте, может, вы случайно эту статуэтку схватили? Вы были в шоковом состоянии, люди часто не соображают, что делают. Такое возможно.

Присев на стул, я покачала головой:

– Не тот случай. Конечно, я перепугалась до одури. У меня день рождения, прихожу, думая мило поговорить о духах – а тут труп лежит! Я к такому делу не привычная. Для меня это всегда – стресс и шок. Но я совершенно точно знаю, что не прикасалась к статуэтке. Ручки дверей трогала, к подоконнику подходила. Убитого за руку брала, пульс искала. Но статуэтку – не было такого, точно помню. Видеть – видела, она под столик закатилась, в кровище вся. Но не трогала я ее!

– Вы могли забыть. Творческие люди часто бывают рассеянными. Тем более – в состоянии шока.

– Я устала повторять – не прикасалась я к статуэтке. И забыть об этом не могла. Я могу забыть сроки сдачи проектов – потому что одновременно пишу и сценарий, и книжку, и пару-тройку статей. Но я не забываю свои действия! Кстати, – устав от объяснений, я решила сменить тему, – вы установили человека, которому звонил Орехов? Помните, я рассказывала вам о его телефонном разговоре?