– Ну, давай-то, не томи! – взмолилась Катерина. – Открывай!

– Не знаю, правильно ли, – пожал плечами Женя. – Все же археологическая находка, специалисты вскрывать должны.

– Да хорош выпендриваться! – зарычала в нетерпении девушка. – Ну, не мне же его расковыривать? У меня маникюр!

Насчет маникюра молодая кладоискательница спохватилась, конечно же, поздновато. Однако Женю Леонтьева и самого мучило вполне естественное любопытство – не каждый день доводится найти тайник, чуть ли не самолично зарытый во сне четыреста лет назад. Поэтому, буркнув для очистки совести еще пару слов о том, что так делать нельзя, он все-таки достал брезентовую скатку с инструментом, развернул, выбрал из комплекта разводной ключ, отвертку с прямым шлицом, втиснул жало в щель над замочной скважиной, с размаху ударил по рукояти. Древний механизм сдался от первого удара: послышался слабый хруст, и крышка резко дернулась вверх, освободившись от сломанного язычка. Евгений убрал инструмент, заглянул на обратную сторону и, как всякий нормальный человек, пшикнул через трубочку «вэ-дэшкой» на ржавые петли:

– Нужно подождать минут десять, пока гниль разъест, – кинул он флакон обратно в багажник.

– Иди ты к лешему! – не выдержала Катя и сама рывком подняла крышку.

Россыпей пиратских дублонов внутри, увы, не оказалось. Здесь лежало несколько книг, бумажные свитки, сшитые тонкими ремешками и зажатые между резными досками самодельные тетради, еще какие-то дощечки, подсвечники, бутылки, несколько фарфоровых чашек и заварной чайник.

Впрочем, Катя, похоже, считала совсем иначе. Трясущимися руками она извлекла толстенную тетрадь в деревянном переплете, осторожно коснулась ее губами:

– Господи, спасибо тебе за все! Берестяная книга! Таких во всем мире сотни полторы осталось, не более. Даже неважно-то, что в ней написано. Пусть даже цены на репу в соседнем уезде – все равно сокровище. Псалтырь шестнадцатого века! Царский печатный двор. Молитвослов. Тоже шестнадцатый. На досках, смотри, иконы. Все без рамок. Наверное, монахи дешевые списки поставили в дорогие оклады, а самые ценные образа, старые и намоленные, закопали. Это чтобы дикари, если монастырь-то захватят, приняли иконы в серебре и золоте за дорогие, а настоящее сокровище не искали. Денег-то, однако, ни монетки нет. Золото прятать не стали. Только книги, иконы и грамоты… – Девушка взяла один из свитков, осторожно развернула. – Купчая… Еще купчая… Дарственная… Понятно, монастырь оберегал права на земельные владения. А это какой-то список.

– Список? Там люди или дети числятся? Дай посмотреть!

– Да на, – пожала плечами Катя, передавая свиток, а сама снова углубилась в переборку книг. – Молитвенник, Жития… Ух ты, еще одна берестяная книга! Рукописный список молитвенника!

Евгений Леонтьев тем временем прокрутил грамоту.

Имена, имена, имена. Они ему ничего не говорили. С равным успехом это могли быть и школьники таинственного интерната, и просто должники по налогам или список умерших, положенных к поминовению.

– А подсвечники латунные, – покрутила в руках простенький трехрожковый светильник девушка. – Либо они ценны потому, что принадлежали святому, либо настоятель по неграмотности за золотые принял. Теперь уже не узнать. Теперь это просто средневековая латунь. Но в любом случае одни только книги самое меньше на сто тысяч евро потянут. Даже если бы этот сундук был набит долларами, он и то стоил бы на порядок меньше. Блин, парень… Мы богаты! Мы теперь миллионеры. Хотя бы и в рублях.