26 января 1920 года

Нижнеудинск,

командующий 3-й армией

генерал-лейтенант Сахаров

В предрассветных сумерках еле виднелись дымки из печных труб многочисленных вагонов доброй дюжины эшелонов, стоявших на заснеженной станции. Первыми в них были прицеплены пассажирские вагоны – в голове несколько классных зеленого цвета, третьеразрядных – все синие и желтые интервенты еще год назад отобрали у русских для своего высшего руководства, послов и дипломатов, привыкших к комфорту. А дальше шел длинный хвост из десятков обычных теплушек с надписями на бортах «8 лошадей, 40 человек» и открытых платформ, содержимое которых было заботливо укрыто от непогоды и порчи брезентом.

Половина дощатых вагонов выпускала приветливые дымки, но другие казались нелюдимыми, если не считать солдат, которые протянулись реденькой цепочкой охранения вдоль эшелонов. Рядом с поездами дымил на рельсах паровоз с надписью «PRAHA» на кустарно бронированном котле. Таким же листовым толстым железом были покрыты два вагона впереди и сзади паровоза. Бронепоезд, как еж иголками, ощетинился стволами бортовых пулеметов. И хищно выставил вперед из наружных торцов бронированных платформ накрытые массивными бочкообразными щитами длинные орудийные стволы трехдюймовок.

У этой грозной крепости на колесах медленно расхаживали многочисленные группы солдат, одетых в меховые шапки и шинели, в шерстяных рукавицах они сжимали винтовки или кургузые, с толстой трубой ствола английские «льюисы» – ручные пулеметы. Все военные носили на рукавах добротных серых шинелей с поддевками полоску из двух цветов – белого и красного. Вроде стояли союзники, чехи и словаки, но только взгляды, которые они настороженно кидали на проходящие мимо станции многочисленные повозки с разномастно одетыми солдатами, мало походили на дружеские. Они скорее напоминали волчьи, когда оценивают врага перед последним броском, чтобы сцепить клыки на его горле.

Настороженности добавляли редкие винтовочные выстрелы, доносившиеся из города и свидетельствовавшие о появлении третьей силы – красных партизан. Их выбили из Нижнеудинска 22 января вступившие в него колчаковцы под командованием генерала Каппеля, но теперь, с уходом белых, они снова решили вернуться в город. Впрочем, мятежным крестьянам, которые мутной волною накатили на город, долгонько будет не до чехов на станции, находящихся под прикрытием брони и пушек, не до белых. Последние уже торопливо уходили по тракту и переселенческому проселку на восток, имея в хвосте обозных колонн сильные арьергарды из двух-трех эскадронов кавалерии с пулеметами на санях.

Повстанцы снова начнут с увлечением заниматься привычным делом – грабить и убивать нижнеудинских обывателей, забирая имущество и жизни по древнейшему праву более сильного хищника. А это не могло не нервировать солдат и офицеров, уходящих от станции в тайгу и оставляющих Нижнеудинск на произвол судьбы. Город вздохнул с облегчением, когда в него вступили отступающие от Красноярска белые отряды, от которых партизаны шустро удрали, получив хорошую трепку на станции Ук. Открылись лавки и парикмахерские, люди стали потихоньку выходить на улицы. Повеяло спокойствием и порядком, словно вернулось прежнее довоенное время, но, как оказалось для них, мимолетно, словно счастливый сон в короткую летнюю ночь. И город сейчас напряженно застыл в кошмарном ожидании, словно заяц при виде оскаленной волчьей пасти…

– Мы уходим, простите… Верю, что вернемся! А с вами, «уважаемые союзники», еще сведем счеты! Раз и навсегда!