– Господа офицеры, пожалуйте ко мне!

Выкрикнув приказ, Хартлинг перекрыл своим громовым голосом поднявшийся в офицерском собрании шум и гам. И начал быстро распоряжаться, отдавая команды четко и грозно:

– Капитану Воловичу со 2-й ротой разобрать оружие и патроны и немедленно выставить сторожевые заставы на дороге, что идет к нам от мятежных батальонов!

– Есть!

– Всем строевым офицерам незамедлительно разойтись по ротам! Роты иметь в готовности к немедленному вступлению в бой! Связь со мной держать по телефону!

– Есть!

– Выполнять!

Собрание стало стремительно пустеть – получив четкий приказ, офицеры школы, не на словах знакомые с милым владивостокским обычаем «переворачиваться», быстро расходились по ротам – никто не взял под сомнение право подполковника отдавать приказы. И Хартлинг повернулся к начальнику связи, застывшему в готовности, и приказал:

– Немедленно позвоните начальнику пулеметной команды капитану Шендринскому – прибыть с пулеметами к собранию!

– Есть сообщить!

Подполковник Аристов быстрым шагом вышел из собрания, а Хартлинг отдал последнее распоряжение:

– Всем офицерам штаба и преподавательскому составу школы оставаться в собрании!

Не успел Хартлинг отдать последний приказ, как к нему подбежал преподаватель истории поручик Степанов с бледным как полотно лицом, истерически крича:

– Господин полковник, вы желаете кровопролития! Надо как-нибудь прекратить кровопролитие! Может, это недоразумение? А если правда, разрешите мне взять автомобиль и поехать к ним? Может, мне удастся предотвратить безумие второго и третьего батальонов?

Хартлинг пристально посмотрел на бледного как мел поручика – что с них, «штафирок», возьмешь, в строю не служили, пороха не нюхали. И ответил веско, со строгостью в голосе:

– Все мои распоряжения должны быть выполнены, насилие должно быть подавлено силою! Но если вы, поручик, желаете образумить батальоны, остановить поход против нас, то можете поехать туда немедленно!

Поручик Степанов с непокрытой головою стремглав бросился к двери, а Хартлинг тихо пробормотал:

– Я им покажу, как перевороты устраивать…

Тулун,

адъютант главнокомандующего

армиями Восточного фронта

полковник Вырыпаев

В церкви было ощутимо теплее, чем на улице, хотя изо рта валил пар. Уже с порога полковник услышал монотонный голос старого священника, что вызвался всю ночь читать заупокойную службу и сейчас стоял у гроба в полном одиночестве. Нет, еще были бы люди, но приказ есть приказ, а перед рассветом, еще затемно, колонны саней должны были отправиться на Куйтун, следующую за Тулуном станцию.

– Прости ему всякое прегрешение, вольное и невольное…

Вырыпаев встал рядом, левее и чуть сзади, и, держа в шуйце снятую с головы папаху, истово перекрестился и поклонился до пола. Выпрямился и посмотрел в белеющее в темноте лицо Владимира Оскаровича, спокойное, будто генерал уснул, а не умер сорок часов тому назад. В скрещенных на груди руках стояла тоненькая свечка, крохотный огонек которой сверкал на латунных пуговицах поношенного кителя да отражался блеском на золотых генеральских погонах.

И неожиданно вспомнил, что происходило в вечерних сумерках, когда штабная и санитарная колонны прибыли в Тулун. Слух о смерти генерала дошел сюда еще днем, обогнав идущую достаточно быстро колонну, хотя такое было практически невозможным делом. На просторной площади богатого старожильческого села перед церковью в мертвой тишине стояли сотни разномастно одетых солдат и офицеров, даже больные пришли проститься с любимым генералом. Когда с простого дощатого гроба сняли крышку и увидели лежащего там Владимира Оскаровича, словно волна прошла по собравшейся толпе – все сняли головные уборы, перекрестились и поклонились телу умершего полководца.