– Обороны?

– Без поддержки компании холостяков, страдающих в осаде, – саркастически усмехнулся Уинстон.

Компания холостяков, страдающих в осаде? Ричард закатил глаза.

– Господи спаси, если ты придумываешь такие определения под воздействием винных паров.

– О, очень скоро ты и сам испытаешь это удовольствие. – Уинстон указательным пальцем оттянул карман ровно настолько, чтобы показать маленькую металлическую фляжку.

Ричард удивился. Кенуорти не был ханжой, но даже он понимал, что это моветон – пить открыто во время концерта, который устраивают юные леди.

Но тут концерт начался, уже через минуту Ричард привык к вате в ушах.

К концу первой части он почувствовал, как болезненно забилась жилка на виске, а когда дело дошло до тягучего скрипичного соло, вдруг ощутил всю тяжесть ситуации.

– Фляжку! – простонал Ричард, почти задыхаясь.

Надо отдать должное Уинстону, он даже не ухмыльнулся.

Ричард пригубил фляжку, в которой оказалось какое-то пряное вино, которое, впрочем, не притупило головную боль.

– Может, уйдем во время антракта? – шепнул он Уинстону.

– У них не бывает антрактов.

В ужасе Ричард уставился в программку. Он не был музыкантом, но ведь Смайт-Смиты наверняка понимали, что делают. На этом так называемом концерте…

Это была форменная атака на человеческое достоинство.

В соответствии с тем, что значилось в программке, квартет юных леди на импровизированной сцене исполнял фортепианный концерт Вольфганга Амадея Моцарта. По мнению Ричарда, фортепианный концерт подразумевал игру на фортепиано. Только вот леди, сидевшая за роскошным инструментом, играла половину из необходимых нот. И это в лучшем случае. Кенуорти не видел ее лица, потому что девушка низко склонилась над клавишами, изображая исполнителя, полностью погруженного в музыку, хотя и не бог весть какого искусного.

– Вон та, которая без чувства юмора. – Уинстон указал головой на белокурую скрипачку.

Ага, мисс Дейзи! Из всех выступавших она казалась единственной считавшей себя великим музыкантом. Девушка всем телом раскачивалась из стороны в сторону, как это делают виртуозы во время исполнения, в то время как смычок порхал по струнам. Ее движения были почти гипнотизирующими. И Ричард подумал, что какой-нибудь глухой на оба уха человек мог бы описать ее как воплощение музыки.

На самом деле Дейзи была воплощением какофонии.

А вот что касалось другой скрипачки… Интересно, он единственный, кто понимает, что она не умеет читать ноты? Девушка глядела куда угодно, но только не в ноты на пюпитре, и ни разу не перевернула страницу с того момента, как начался концерт. Она все время кусала губу и бросала яростные взгляды на мисс Дейзи, пытаясь подражать ее движениям.

Оставалась только виолончелистка. Ричард вдруг почувствовал, что не может оторвать от нее глаз, наблюдая, как она водит смычком по струнам. Из-за визгливых звуков скрипок ему никак не удавалось услышать ее игру, но постепенно Ричард смог различить в этом безумии низкие, полные скорби звуки виолончели и подумал, что…

Она весьма хороша!

Ричард пришел в восторг от этой маленькой девушки, которая старалась укрыться за огромным корпусом виолончели. По крайней мере, ей было понятно, насколько ужасно их исполнение. И она остро переживала из-за этого. Создавалось впечатление, что ее мучения материальны и до них можно дотронуться. Каждый раз, как только в ее партии возникала пауза, казалось, что она и сама хотела исчезнуть в молчании своего инструмента.

Это была мисс Айрис Смайт-Смит. Непостижимо, что она приходится родственницей Дейзи, блаженной от счастья, не обращающей внимания ни на кого вокруг, продолжающей наяривать на скрипке.