– А меня – Лиза… – представилась я в ответ. – Елизавета, если полностью…

– Вот и познакомились.

Мы прошли через короткий полутемный коридорчик, куда выходило несколько дверей. Еще здесь была крутая деревянная лестница, ведущая на второй этаж.

Хозяин открыл одну из дверей и остановился посреди большой светлой комнаты.

Здесь был диван, обитый пестрой ворсистой тканью, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью, на которой стояла ваза с букетом из сухих листьев, пара венских стульев, этажерка со стопкой старых пыльных журналов и книг.

– Вот здесь вы можете жить, – проговорил хозяин, с долей смущения оглядев эту комнату. – Если вас устроит.

– Устроит, устроит, конечно, устроит! – обрадовалась я. – А сколько нужно платить?

– Да нисколько, – он махнул рукой. – Еще не хватало за это старье деньги брать…

– Но так нельзя… – запротестовала я.

Мне приходилось слышать, как девушки снимали подозрительно дешевые комнаты у одиноких мужчин, а хозяева потом требовали у них определенных услуг.

– Ну, если хотите, можете платить столько, сколько считаете нужным. Столько, сколько вам нетрудно.

И опять мне это не понравилось… Вот не люблю я этого, предпочитаю, чтобы сказали прямо, чего и сколько. А то потом заплатишь и будешь думать: не то мало – и человек недоволен, не то много – и тогда я буду расстраиваться, что переплатила. Когда мама болела, ужасно я намучилась с врачами и сиделками, некоторые не могли сразу назвать сумму, а когда я отдавала деньги, то поднимали брови в изумлении – что, это все? Ой, не надо про маму сейчас думать, а то вспомню, расстроюсь, а мне нужна ясная голова.

А этот тип тут еще добавил:

– Только у меня будет к вам большая просьба… даже, пожалуй, требование…

Ну вот, напряглась я, сейчас он и выдаст… выдаст такое, что нам снова придется искать жилье…

– И какая же просьба? – осведомилась я напряженно.

– Вы можете ходить по всем комнатам в доме, но я очень прошу… я запрещаю вам открывать вот эту дверь! – Он выглянул в коридор и показал на дверь справа от входа.

– Да я никуда не собираюсь ходить, кроме этой комнаты! – выпалила я с облегчением. – Мне ее вполне хватит. И Оська тоже не будет ходить.

– Нет, вы можете по всему дому ходить, если захотите, но только не в ту комнату… – повторил он настойчиво.

– Конечно-конечно! – Я замахала руками. – Вы хозяин, как скажете – так и будет!

– Собаку можете оставить, когда за вещами пойдете, – он скупо улыбнулся, – пускай во дворе побегает.

– Но у меня нет… – Я запнулась, но взяла себя в руки. – Да-да, конечно, но лучше я потом, сейчас очень устала…

Если я скажу, что у меня нет вещей, это вызовет подозрение. А мне нужно продержаться в этом доме хотя бы несколько дней, потом я уж как-нибудь определюсь.

– Скажите, а есть здесь поблизости магазин? – Я решила сменить тему. – Мне бы продуктов купить.

– Ну… – он скупо улыбнулся, – магазин-то есть, только он уже закрыт. Да и нет там ничего. Туда только за хлебом ходят, а как хлеб кончается, продавщица его и закрывает, чтобы зря не сидеть.

И, видя мое расстроенное лицо, он добавил:

– Вы можете чаю попить на кухне и что найдете, то и ешьте.

И мы с Оськой отправились на кухню. Скажу сразу, я ожидала худшего. Думала, что, как у всякого одинокого мужчины, у этого Василия на кухне был жуткий бедлам, но все оказалось не так страшно. Кухня была большая и довольно светлая. Стоял там стол, покрытый выцветшей, но чистой клеенкой, три табуретки, очень крепкие, на одной была бирка «144-я военчасть». Еще на кухне была дровяная плита, на которой, как на столике, стояла обычная газовая плитка на две конфорки. Рядом стоял грязноватый электрический чайник. А одну стенку занимал старинный буфет – огромный, в три этажа. В самом верхнем стояли пузатые рюмки и граненые стаканчики, про которые бывший мой сосед дядя Гриша, помнится, пел, будучи в подпитии: «Стаканчики граненые упали со стола, упали и разбилися, разбита жизнь моя!»