И она стала припоминать, чего же Анри не знал о ней самой. О ее заветных тайнах. Обо всем, что ей удалось скрыть от него или изобразить в ложном свете. Ему были известны ее вкусы и пристрастия, родственники, жизнь до замужества, но остальное так и осталось при ней. Он ничего не знал про ее ночные кошмары и мечты о несбыточном; не знал о любовнике, которого она завела в 1972 году, и о том, как она горевала, расставшись с ним навсегда; не знал, как она мечтала родить второго ребенка, хотя утверждала обратное, а правда была в том, что ей никак не удавалось забеременеть. Словом, чем больше Мадлен размышляла, тем больше убеждалась, что муж не так уж много знал о ней. И потому вынуждена была сказать себе, что история с романом тоже вполне может оказаться правдивой. В недавнем разговоре она исказила образ Анри: да, он, конечно, не читал книг и вроде бы не интересовался литературой, но следует признать, что у него был свой, особый взгляд на жизнь. И еще она ценила в нем определенное душевное благородство: он никогда не осуждал людей с ходу и никогда не спешил высказывать о них свое мнение. Это был человек, во всем свято соблюдавший меру, он жил в ладу с убеждением, что мир можно понять, только глядя на него со стороны. И Мадлен, мысленно приукрашивая портрет мужа, постепенно приходила к мысли, что вообразить его в роли писателя не так уж и трудно.
А через несколько минут она и вовсе сказала себе: почему бы и нет? Да, это сомнительно, но вполне возможно. И, кроме того, следует принять во внимание еще одно: ей пришелся по душе этот возврат к прошлому. Она была готова поверить чему угодно, лишь бы это помогло снова встретиться со своим Анри, – так некоторые люди увлекаются спиритизмом. А может, он вообще оставил этот роман специально для нее? Чтобы вновь появиться в ее жизни – вот так, неожиданно. И сообщить, что он все еще с ней. Может, этот роман – как бы способ шепнуть ей о своем присутствии, напомнить, что их общее прошлое еще живо. И тогда Мадлен спросила: «Я могу прочитать его книгу?»
На обратном пути в Морга Фредерик пытался развеять уныние своей возлюбленной. Все не так уж плохо, и нет ничего страшного в том, что им не удалось сразу обсудить возможность публикации. Старушку нельзя торопить, нужно дать ей время попривыкнуть к такой ошеломляющей новости. Как только она прочтет роман, у нее не останется никаких сомнений в авторстве мужа. И она поймет, что эта книга не может долго оставаться в тени. Она, конечно, будет лопаться от гордости и сознания, что была спутницей жизни такого писателя; сможет уверять всех, что она-то и вдохновила его на творчество. Выступать в роли музы великого человека приятно в любом возрасте.
Читатели всегда так или иначе узнают себя в любой книге. Чтение – это возбуждающий и чисто эгоистический процесс: мы бессознательно ищем то, что близко нашей душе. Авторы могут сочинять самые причудливые, самые фантастические истории, – все равно найдутся читатели, которые скажут: «Просто невероятно, вы же описали мою жизнь!»
Что касается Мадлен, это чувство было вполне объяснимо. Кто знает, а вдруг этот роман действительно написан ее мужем? И она жадно, как никто, вчитывалась в текст, ища в нем отзвуки их жизни. Правда, ее несколько удивила манера описания Бретани, явно поверхностная для такого стопроцентного бретонца, как он. Наверно, этим он хотел подчеркнуть, что антураж не имеет большого значения, что главное – передать сокровенность чувств, точность эмоций. А эмоций там было хоть отбавляй. Ее поразили чувственные, чтобы не сказать эротические, пассажи романа. Мадлен всегда считала Анри внимательным, но, в общем-то, приземленным человеком, добродушным, но отнюдь не романтичным. А в романе героев связывали тонкие, изысканные чувства. И все было так грустно! Вот они пылко обнимаются перед тем, как расстаться навсегда. Вот касаются друг друга в безнадежном томлении. А вот автор, говоря о последних часах любви, прибегает к красивой метафоре: медленно догорающая свеча, агония пламени, которое отчаянно сопротивляется гибели; оно уже как будто совсем угасло, но нет, вспыхивает снова и снова, продолжая дарить надежду.