Сухой колодец высох лет двадцать назад. Его заколотили, но доски то и дело отрывали для единоличных хознужд – пока не дадут команду плотнику, пока двадцать раз ему не напомнят, пока тот не приколотит новую доску, ворча насчет того, что «нет на вас, засранцев, Сталина, он бы вам побезобразил», – в безводную утробу летели хабарики, пустая тара и плевки.
Карташ топтался у колодца четверть часа, поминутно поглядывая на часы. Егор все не шел. Это уж ни в какие ворота. Ну понятно, хорошо сидится в «Огоньке» – однако ж выпивка и душевная компания никуда от него не убегут, зато, если обещанная им вещь действительно чего-то стоит, то будет ему на что напоить всех своих дружков. О чем он думает?! И ведь не мог он за полчаса набраться до беспамятства…
Бесцельно наматывать круги вокруг колодца, как какой-нибудь влюбленный лох под часами, не было никакого терпежу, не по его натуре такое. Карташ быстрым шагом пошел по тропинке, ведущей от Сухого колодца через еловую рощицу к главной поселковой дороге, которая даже имела свое название: Восточный тракт – не более, понимаешь, и не менее.
…Егор ничком лежал прямо посередине тропинки, метрах в пятнадцати от дороги. Присев на корточки и затаив дыхание, Карташ щелкнул зажигалкой и перевернул охотника на спину. Прямо напротив солнечного сплетения виднелась ножевая рана. Крови было немного, в основном разлилась внутри. Алексей вскочил на ноги и сделал два стремительных шага назад. Ничего не изменилось. В том, что Дорофеев мертв, сомнений не было никаких: труп уже начинал коченеть. Ножа не видно ни в теле, ни рядом с ним. Как, впрочем, не наблюдалось и сумки, про которую говорил Дорофеев. Что естественно, если хорошенько подумать. А подумать не мешает не просто хорошенько, а, как говаривал вождь мирового пролетариата, архихорошенько. Обо всем. Но не здесь и не сейчас…
Карташ почувствовал, как взмокли ладони. Страх. То был банальнейший страх.
Надо отсюда уходить. И быстро. Дорофееву уже ничем не поможешь, а труп обнаружат и без Карташа. Вбегать в заведение с криком от порога: «Егорку убили!», – это, знаете ли, лишнее. Незачем привлекать к своей персоне всеобщее внимание. Тем более что ножи здесь носит каждый второй, не считая первого…
Карташ не стал выходить на дорогу: мало ли кто увидит, потом еще свяжут место и время преступления с его сумеречными шатаниями в тех же краях. Хотя опыт показывает, что следствия особого не будет. Во-первых, Егор Дорофеев – фигура не того масштаба, чтобы из-за него приезжали с большой земли, будут управляться местными силами. Ну а что это за силы – хорошо известно… Во-вторых, поножовщина как способ выяснения отношений – дело в Парме если не рядовое, то уж точно не из ряда вон выходящее, смотри пассаж о ножах…
Карташ вернулся к Сухому колодцу и оттуда пошел в обход по лесной тропинке, собираясь обогнуть поселок лесом и выйти на Восточный тракт со стороны лесопилки – с той стороны, откуда обычно возвращаются предававшиеся любовным утехам парочки. То есть парочки, если любятся в открытую, а уж ежели присутствует супружеская измена, то исключительно поодиночке. Как в цивилизованных странах, понимаешь.
Он шел быстро, ловя каждый посторонний звук. Потому что не сомневался – Дорофеева убрали из-за того, что он добрался туда, до Шаманкиной мари, и из-за той вещи, что лежала в его сумке. Их разговор на завалинке подслушивали – тут тоже не приходилось сомневаться. А значит известно, с кем Дорофеев откровенничал.
Страх прошел, остался так, легкий мандраж. Зато был азарт. Карташ, несмотря ни на что, был собой доволен – интуиция не подвела его и на этот раз…