Летними вечерами, да и по всей ночи, поселок утопал в лягушачьих концертах. Это не передать просто словами. Лягушки так громко обозначали свое присутствие, такие устраивали рулады и песнопения, что лай собак просто глох в их какофониях, а работу двигателя дизельной станции мог расслышать только местный, знающий человек. Лягушек было сказочно много. Климат благоприятствовал их размножению и безбедному житью, – постоянная влажность, обложные дожди, реки и протоки, подступающие болота, – все содействовало размножению и сохранению этих тварей. По первости и спать было невозможно, так эти болотные обитатели долбили по мозгам своими трелями.

Ой! Да там можно было каждый день удивляться чему-то новому и неведомому, не знакомому доселе. Например, комаров и мошкары столько, что теплыми и тихими вечерами на уровне человеческого роста поднималась серовато-зеленоватая завеса, издали напоминающая клубящийся рой пчел. Только этот рой стоит и колышется по всем улицам и проулкам поселка. А если кто проходит по улице, человек, или скотина, то рой этот, многократно увеличившись и уплотнившись, окружает пришельца и атакует его без жалости и снисхождения. Можно и еще, много чего интересного рассказать о Дальневосточном удэгейском поселке, куда судьба забросила меня управлять строительством развитого социализма, но сейчас я поведу свой рассказ о другой, хотя, на мой взгляд, не менее интересной стороне жизни людей, охотников, рыбаков, всех тех, кого в те годы мне доверили, и кто искренне доверился мне.

В деревне Геонку все звали просто Геной, может не все, старики и старухи, те, что из удэгейцев, не признавали перестройку имен на русский манер и старательно называли его по своему, как-то особо выделяя букву «о». Да и вообще, удэгейцы старались как можно реже произносить свои имена, особенно обращаясь друг к другу, чтобы плохой (дурной) дух не услышал, ненароком, не узнал, как тебя зовут и не увел тебя в другой мир, воспользовавшись твоим именем, как пропуском. Но мне было удобнее называть его просто Геной. Стану я и здесь, в своем рассказе, называть его Геной, как было мне привычно в те годы, уж пусть старые удэгейцы простят мне эту простоту, тем более что события, о коих пойдет речь были так давно.… Так давно, что бывшие свидетелями тех странных событий, те старики уж почили безвозвратно, да и самого Гены уж нет на этом свете.

Он был скуласт, как все удэгейцы, имел широкий, вдавленный нос и редкие, наполовину седые усы. За плечами висела, перевязанная сыромятным ремешком, короткая косичка. Ноги, как и у многих пожилых сородичей, сильно косолапили, казалось, когда он шел, а особенно, когда шел быстро, или бежал, что он катится на каком-то неведомом колесе, встроенном прямо ему в ноги. Руки при ходьбе разводил широко и энергично отталкивался о встречные потоки воздуха.

Гена был штатным охотником госпромхоза. «Был штатным охотником», ни кто из местных не скажет, что он работает штатным охотником, нет, это не подходит к понятию «работа», это просто жизнь. Поэтому и говорится, что быть штатником, значит полностью посвятить себя этому образу жизни. Так вот Гена был штатником от и до, он даже не думал, да и не хотел думать, что возможна какая-то другая жизнь. Его полностью устраивала именно эта жизнь. И основным местом работы, да и самой жизни, для него была тайга. Зимой он охотился, заезжая в свои угодья довольно рано, задолго до начала самого промысла, пожалуй, что в сентябре. Заезжал, завозился в сентябре, а охота, промысел начинался лишь в середине октября.