А неисправимый Джакс подумал: «Надо же! Старичок-то наш совсем разбушевался. Вот тебе и характер! А все из-за погоды. Не иначе из-за погоды. Тут и ангел полезет в драку, не говоря уж о святом…»

Казалось, все китайцы на палубе находятся на последнем издыхании. Заходящее солнце, неестественно маленькое, тускло поблескивало угасающим буроватым светом, как будто с этого утра прошли миллионы столетий и оно доживает свой последний день. С севера надвинулась густая гряда облаков зловещего темно-оливкового оттенка; низкая и неподвижная, она выглядела осязаемой преградой на пути судна. Корабль, зарываясь в волны, медленно шел ей навстречу, словно измученное животное, гонимое к смерти. Медные сумерки постепенно угасали; спустилась темнота, и в небе высыпал рой дрожащих крупных звезд; они мерцали, будто их кто-то задувает, и висели совсем низко.

В восемь часов Джакс вошел в штурманскую рубку, чтобы заполнить судовой журнал. Он старательно выписал из записной книжки пройденное расстояние и курс судна, а в колонке, озаглавленной «Ветер», нацарапал сверху донизу, с полудня до восьми часов: «Штиль». Непрерывная монотонная качка выматывала. Тяжелая чернильница скользила по столу как живая и будто сознательно уворачивалась от пера. Написав в колонке для примечаний слова «Гнетущая жара», он зажал зубами колпачок ручки, как мундштук трубки, и промокнул лицо платком. «Качка сильная, волны высокие, поперечные…» – начал он с новой строки и подумал: «Сильная» – не то слово». Затем написал: «Заход солнца угрожающий. На северо-востоке низкая гряда облаков. Небо над нами ясное».

Распластав руки по столу, он поглядел в дверной проем и увидел, что все звезды, заключенные в раму из тикового дерева, стремительно понеслись вверх по черному небу. Они взлетели и скрылись из виду, осталась только чернота, усеянная белыми пятнами, ибо море было таким же черным, как небо, только с клочьями пены. Когда судно накренилось в другую сторону, звезды вернулись и, мерцая, посыпались вниз; они выглядели не огненными точками, а крошечными блестящими дисками.

Джакс проследил взглядом за летящими звездами и написал: «Восемь вечера. Волнение усиливается. Сильная качка, палубу заливает. Кули размещены на ночь, люк задраен. Барометр продолжает падать». Он остановился и подумал, что, возможно, ничего не будет. Затем решительно заключил: «По всем признакам надвигается тайфун».

На выходе из рубки ему пришлось посторониться, чтобы пропустить капитана Макуира, молча ступившего на порог.

– Будьте добры, закройте дверь, Джакс, – крикнул из рубки капитан.

Джакс повернулся, закрыл дверь и насмешливо пробормотал:

– Видно, боится простудиться.

Его вахта начиналась позже, однако он жаждал общения с себе подобными и благодушно заговорил со вторым помощником:

– Все не так уж плохо, как считаете?

Второй помощник шагал взад и вперед по мостику; ему приходилось то быстро семенить вниз, то с трудом карабкаться в гору. Услышав Джакса, он остановился и устремил взор вперед.

– Ничего себе волна! – сказал Джакс, покачнувшись и касаясь рукой палубы.

На этот раз второй помощник издал какой-то недружелюбный звук.

Это был немолодой плюгавый человечек со скверными зубами и без малейших признаков растительности на физиономии. Его спешно наняли в Шанхае, в том рейсе, когда прежний второй помощник задержал судно в порту на три часа, ухитрившись (капитан Макуир так и не понял, как это у него вышло) упасть за борт и угодить на пустой угольный лихтер, стоявший у борта. Беднягу пришлось отправить на берег в больницу с сотрясением мозга и какими-то переломами.