Барбэ сыграл замечательно. Да и вообще все актеры играли с полной отдачей. «Гвоздем» спектакля был диалог между Барбэ и актером Хенкиным, исполнявшим роль своего собрата по цеху Ричардова:

Епишкин. Слушай, Ричардов, не тяни ты своего Отелу. Урежь ты его, окаянного, уж очень он длинный… Время нет… Знаешь что, выйди на сцену да сразу с конца и начни: «так и так, мол, ты вот как!»… Схвати ее за глотку и придуши, а потом и сам себя зарежь.

Ричардов(пьяный). Нет, голубчик, это тебе не пройдет. В твоих дурацких фарсах да операх я могу хоть все слова вычеркнуть, а в «Отелло» великого классика Шекспира я ни одного слова не выкину. Раз я играю Шекспира, я его уважаю… Уважай и ты, купец второй гильдии!

Епишкин. Да плюнь ты! Очень нужно ему твое уважение! Все равно он не придет к нам и не узнает.

Ричардов. Прийти он действительно не придет, ибо прах великого классика покоится в хладной земле!.. Он умер!

Епишкин. Ну и царство ему небесное! Что ж ты с покойником стесняешься? Ему ты хочешь уважение сделать, а меня в убыток вводишь. Смотри, время и так мало осталось для девятой серии…

Таня, неплохо умевшая танцевать, просила отца дать ей роль балерины, но Иван Романович отказал. Он редко в чем-то отказывал любимой дочери, но роли балерин, как и все прочие роли в «Театре купца Епишкина», при всей их кажущейся простоте были совершенно не детскими. Пародия вообще не детское дело. Тане пришлось довольствоваться ролями в детских спектаклях – она играла Белоснежку, Дюймовочку, Красную Шапочку и даже Иванушку в Коньке-Горбунке. Конька играл Леонид Барбэ. Он так искусно (и громко) ржал на сцене, что с улицы ему отвечали лошади.

В новом 1916 году дела пошли хуже. Жизнь общества перешла ту грань, за которой людям уже было не до зрелищ. Война задевала своим черным крылом все больше и больше народу. Росли цены с тарифами, вводились новые налоги. Магазинные прилавки уже не баловали таким разнообразием, как три года назад. Да и вся атмосфера понемногу становилась тревожной, не располагавшей к развлечениям. В феврале спектакли в театре Пельтцера шли при полупустых залах. То же самое было и у Синельникова. Желая спасти положение, Иван Романович начал вводить в репертуаре пьесы, написанные на местном, харьковском материале, такие, например, как «Когда ночь наступает в Харькове», «Харьковские кумушки» и «Харьковские женихи». Кроме того, он начал включать в программу выступления заезжих гастролеров, самым известным из которых был поэт Игорь Северянин, читавший в театре Пельтцера два вечера подряд в марте месяце. Тане, обожавшей романтическую поэзию, Северянин подарил свой «Громокипящий кубок», на котором написал: «Славы, счастья, многих лет желает Танечке поэт». Два из трех пожеланий великого поэта сбылись – Татьяна Пельтцер прожила долгую жизнь, достигла славы, но вот счастливой вряд ли могла себя назвать. «Громокипящий кубок» Татьяна скоро выучила наизусть, но все равно продолжала перечитывать. Сборник, подаренный поэтом, лежал в том чемодане, который у нее украли в поезде осенью 1941 года.

От двух представлений в день пришлось отказаться. Чтобы актеры не сильно потеряли в заработке, Иван Романович попробовал было организовать при театре актерскую школу. Первой туда записалась Таня. Кое-как набралась дюжина учеников разного возраста – от двенадцати до восемнадцати лет. На Танин взгляд занятия в школе были очень интересными и полезными. Здесь учили совсем не так, как у Синельникова. Например, у Николая Николаевича слово «кривляться» было худшим из оскорблений. Актеру, уличенному в кривлянии, оставалось только одно – пойти и застрелиться. А Леонид Барбэ учил своих «штудентов», так он называл учеников, как надо правильно кривляться. А Евгения Скокан, к тому времени ставшая для Тани «милой Женечкой», учила танцевать канкан! Когда Таня с гордостью продемонстрировала дома, насколько высоко она поднимает ногу, мать пришла в ужас и сделала выговор отцу. Отец пообещал сделать занятия в актерской школе «приличными», но менять ничего не стал. Он вообще предпочитал не вмешиваться в процесс обучения, предоставляя актерам преподавать так, как им вздумается. Сам преподавал искусство декламации, больше всего любил декламировать басни Крылова.