Мужики рванули из-под копыт. Я боялась стрелы, удара меча, но мы прошли, сминая ряды, без единого выстрела.

Вырвались. Я обернулась — задние ряды медленно, но верно пятились вслед. Все-таки паника заразна. Никого не смутило даже то, что орала я на языке синих. Видать, приняли за шпиона или перебежчика. Наверняка такие были в стане синих.

А мы промчались мимо обозов, проскакали, огибая, палатки с ранеными, потом свернули на какую-то дорогу и углубились в ущелье. Узкая дорога шла по берегу ручья, справа и слева вставали невысокие холмы с вкраплениями древних скал, бурно заросших растительностью. Бык еще несся какое-то время сломя голову, не веря в свое спасение. Я была с ним солидарна — после всего, что случилось, этот день можно считать вторым днем рождения.

Потом до животинки дошла окружающая нас тишина, он начал сбавлять шаг, фыркнул негодующе, видимо все еще переживая несправедливость окружающего мира, и вдруг резко мотнул башкой, поддел вверх зад, и меня вынесло вперед, впечатывая в ближайшую скалу.

«Отомстил», — мелькнуло в полете. Колючий кустарник чуть смягчил удар, оставляя жалящие укусы на коже, а потом голову пронзила резкая боль и сознание померкло.

Очнулась я по ощущениям довольно быстро. Во рту чувствовался привкус крови, голова раскалывалась, кожу саднило. Но все было целым. Усмехнулась: у Корбалей кость всегда была крепкой.

Выползла из кустарника, села на траву и огляделась: небо было голубым, без единого облачка, и день обещал быть по-весеннему теплым. Какая-то птица выдала задорную трель, перепорхнув с ветки на ветку рядом со мной. А мне подумалось, что почки начали набухать, скоро листва пойдет, трава будет зеленой, цветы зацветут.

Удивительно. Удивительно прекрасный день, чтобы остаться в живых и встретить весну.

Рядом с ногой что-то слабо шевельнулось. Я присмотрелась и похолодела, а в следующий миг уже стояла на коленях, руками щупая то, что осталось от веревки. И ведь отчетливо понимала — мы враги, но в ушах стоял ее ехидный голос: «Убогая», и слезы ручьем потекли по щекам.

Рядом шевельнулась столь плотно утыканная стрелами кочка, что, казалось, живого места на ней не осталось, если подобное применимо к плющу.

Господи! Так вот кто меня прикрывал собой. Вот кто принял на себя удар стрел, который предназначался мне от синих. Если бы не он, подозреваю, мы с быком сдохли бы уже на первом десятке метров забега.

Я стиснула зубы, слыша, как сквозь них прорываются рыдания. Мир затянуло пеленой слез.

Нет, они уйдут, а я? Мы ведь еще не все сокровищницы обчистили, не все камушки собрали... Я практически смирилась со стезей вора. Гармонично получается: утром — собиратель лавайхи, вечером — белый целитель, ночью — тать. Прекрасный жизненный план, а главное — рабочий. Но кто-то решил меня покинуть.

Как же командная работа?! У меня отдел, знаете, какой сплоченный был? Один за всех, и все против начальства. Я же одна не справлюсь. Да что там говорить! Я одна до Города не доберусь, дом бабули не найду или влипну во что-нибудь, даже щетина не спасет.

И кстати, а кто мне внешность возвращать будет?!

Веревка белела на глазах, покрываясь трухой, плющ темнел, усыхая.

Мне плевать на то, что их хозяин мертв, причем дважды, мне нужна поддержка. Я, может, лучшим вором хочу стать. Должна же быть у меня цель для самореализации в этом долбаном на всю голову мире!

Не позволю уйти... Не пущу.

Ухватила, сжимая в ладони, еще живой кусок веревки, обмотала вокруг запястья. Вытряхнула плющ из одеяла стрел. Добавила к веревке. Переплела уменьшающийся на глазах браслет.