Прошла, села за стол и поняла, что разговаривать разучилась: слова вертелись в голове, складывались в предложения, а дальше — никак. Длительное молчание склеило губы.

— Вот! — наконец выдавила из себя, выкладывая серебряную монету на стол.

Глаза у бабули округлились, став по размеру точь-в-точь как презентованная монета, но вопросы не посыпались. Улица быстро отучает от излишнего любопытства.

— Насколько хватит? — хрипло поинтересовалась, отмечая, сколь чуждо звучит мой голос в этих стенах. Вот в уже бывшем особняке орать было легко. Тем более что ругались мы с веревкой по-русски, а тут приходилось преодолевать языковой барьер, когда слова в голове есть, а сказать что-то не получается.

Глаза бабули на этот раз превзошли себя - почти выкатились наружу; мы точно не учили подобных слов. Она буркнула что-то неразборчиво, нахмурилась, почесала кончик своего внушительного носа и зыркнула проницательно так, словно понимала, что к чему. Взяла со стола монету, покрутила в мозолистых пальцах. В глазах промелькнули узнавание и... страх.

Я напряглась.

Молчала она, нервируя меня тяжелым взглядом, долго. Еще и постукивать пальцем по столу начала.

— Плохая монета, — припечатала после паузы, разом понижая ценность моей кражи, — дурное может за собой потянуть. Но я знаю того, кто примет, не задавая вопросы. Месяц на нее проживем.

Я вслушивалась, и меня завораживало буквально все: глухой, раскатистый тембр ее голоса, интонации, а главное то, что я понимала: работает веревкино обучение! Боже, наконец-то смогу что-то узнать и спросить! Даже на суде смогу толкнуть последнюю речь, если здесь ее толкают, конечно. А то, что принесенные мною деньги были какими-то проблемными, ни разу не расстроило. Нетрудно было предположить, что ворованное всегда такое, не без червоточины.

Выложила еще девять серебряных монет. Бабуля кивнула, одобряя мою запасливость.

— Год проживем, — озадачила она меня.

Значит, в году у них десять месяцев, сделала я нехитрые подсчеты. Впрочем, оправданно. В моем городе, например, зима по ощущениям всегда четыре месяца длится.

— Документы нужны, разрешение, чтобы тут жить, — озвучила следующий этап своего плана. Нелегалом быть уже надоело. Хочется уверенности в завтрашнем дне, работы, семьи. Хм, что-то я размечталась. Документы если мне и достанут, то вряд ли настоящие, а с поддельными — это не уверенность, а седая голова и мокрая спина при любой проверке. Опять же, магия напрягает... Что тут у них с проверкой подлинности?

— Дорого, — отмахнулась бабуля от моей расточительности.

Ей-то что? Она всю жизнь на улице без документов. А я... Еще и налоги платить готова.

Достала золотой. Тыгдлар уже устала удивляться, покачала головой и спросила с затаенной грустью:

— Уйдешь скоро?

И что ответить? Что фактически не принадлежу самой себе. Что подписалась непонятно на что. Что светят мне проблемы с законом, который синий, и чем раньше свалю, тем безопаснее бабуле с детьми будет.

Аж всплакнуть захотелось от судьбинушки горькой.

Хм. Нащупала золото в кармане: не такой уж и горькой.

— Расскажи, почему монеты плохие, — попросила вместо ответа.

* * *

Очередной отчет был столь же полон неудач, сколь и предыдущий. Дарье с раздражением подумал, что это не Город, а дыра, в которой бесследно исчезает сначала девушка-целитель, потом маг, атаковавший скупщика в Кротком переулке, а следом и старуха-трущобница, сопровождавшая мага. Внешность магички установить не удалось, женщина все время прятала лицо под капюшоном. Впрочем, так делали почти все обитатели серой зоны, что не мешало Дарье чувствовать себя обманутым.