Пожизненно-посмертный глава Тибидохса достопочтеннейший академик Черноморов обычно сопровождал отряд на ковре-самолете, так как с 1405 года страдал от подагры. Причем он сам порой сомневался, был ли это 1405 год нашей эры или до нашей эры. Из-за подагры ходить по снегу Сарданапал не любил. Длинная борода, которую Медузия порой, по вавилонскому обычаю, заплетала академику во множество косичек, развевалась по воздуху, а разноцветные усы с обледеневшими кончиками топорщились и свистели на ветру.

Усы служили Сарданапалу надежным магическим сканером. При приближении к пролому в куполе они начинали вздрагивать и быстро вращаться. Сарданапал зависал на ковре и внимательно осматривал место, куда усы указывают своими кончиками. Потом подлетал ближе и ощупывал края.

Так было и в тот день, когда Жора Жикин, любя себя, красивого, готовился к свиданию, Пуппер отправился с ползунками к известной в Англии ворожее (об этом чуть позднее), а Пипа мечтала о большой и чистой любви.

В этот самый день, утром, Поклеп Поклепыч пробирался по глубокому снегу. За его спиной маячили циклопы, а за циклопами, ощетинившись длинными копьями, двигались тридцать три богатыря – главная рать острова Буяна. Дубыня, Усыня и Горыня тащились в отдалении и ныли, что они больше не будут.

После недавнего скандала, когда в лесу стали пропадать златорогие олени, а Усыня, покупая на Лысой Горе спирт, расплатился серебряным копытцем, терпение Сарданапала лопнуло, и он отправил всю троицу в отставку, попутно наложив на нее заклинание трезвости. Разумеется, из Тибидохса богатыри-вышибалы никуда не ушли и, утомленные продолжительной трезвостью, толклись поблизости, пользуясь всяким поводом, чтобы попасться академику на глаза и ударить челом.

– Невероятно! Иди сюда, Поклеп! Как я могу верить другим, когда я не верю самому себе?! – воскликнул Сарданапал, ощупывая края очередной трещины.

– Руки бы поотрубал! Это может быть кто угодно! – хмуро заявил Поклеп.

– Сомневаюсь, – покачал головой Сарданапал.

Поклеп поморщился. Его обрюзгшее лицо дрогнуло как желе. Мешки под глазами язвительно набрякли.

– Почему? Вы снова пытаетесь верить в порядочность, академик?

– Разумеется. Без веры нет жизни… Без веры мы все марионетки, движимые нелепым сочетанием молекул, сокращением мышц, нервными импульсами и хаотичными переливами магии. Если же все так печально, как ты говоришь, то остается позавидовать мертвякам, уже сбежавшим от этой пустой суеты. Если же вера есть, ты шагаешь из мира в мир, широко распахивая двери и зажигая новые звезды точно фонарщик фонари.

– Вы романтик, академик! – укоризненно сказал завуч.

– А ты старый сухарь, Поклеп!

Завуч передернулся:

– Это я-то старый? Да я моложе вас не знаю на сколько тысяч лет!

– Тем не менее ты сухарь… Бесконечно старый и даже, пожалуй, заплесневевший. Если бы не твоя любовь к русалке, ты был бы совсем безнадежен. Да и то эта любовь, пожалуй, заслуга купидонов. А ты только отравляешь ее ревностью, – вздохнул академик.

Конец ознакомительного фрагмента.