– Какие?

– Подозрительные и хитрожопые, вот какие! У меня дедуля был родной, царствие ему небесное, так он всегда, когда я из магазина жратву приносил, потом сдачу до копейки пересчитывал. Все боялся, что я его денежки «просру». А чего там «просирать»-то было, его пенсию копеечную, что ли! Так вот, Муха, богатенькие старики – они еще хуже моего нищего деда. Потому они и богатыми стали, что копеечку к копеечке всю жизнь складывали, Ленина к Ленину собирали. Втыкаешь? А вообще-то не мое это дело. Флаг тебе в руки, Муха! Охмуряй любую старую развалину, если охота. Летай, как говорится, мухой по его стариковским прихотям! Будешь с этим старым перцем нянчиться до его могилы, а там и молодость пройдет. Между прочим, богатенькие старички и старушки, сама знаешь, обожают лечиться, денежки на врачей платные процедуры не жалеют и живут сейчас ох, как долго… Сознание Лины путалось, и, не успев толком осмыслить слова Мухи и рассуждения Костяна, она снова провалилась в долгий и беспокойный сон.

– Ку-ку, кто-кто это в нашу палаточку приехал? Кто у нас на новогоднюю елочку похож?

Лина с трудом разлепила глаза. Перед ней пританцовывала и порхала, как огромная моль, близкая подруга Люся, держа в каждой руке по объемному пакету. Люся зачем-то нарядилась в больницу, как на праздник. Наверное, решила взбодрить Лину после операции. В шелковой нежно-сиреневой кофточке и в черных брюках с атласными лампасами подруга обычно ходила в театр или в гости, во всяком случае, не трепала «парадную форму» по муниципальным заведениям и по больницам.

– А почему я похожа на елку? – растерянно спросила Лина. Она по-прежнему туго соображала, наверное, действие наркоза еще не закончилось.

– Жаль, что ты себя сейчас в зеркале не видишь, – расхохоталась Люся. – Вся с головы до ног увешана капсулами и капельницами, и все они разного цвета. В общем, здравствуй, ёлка, Новый год!

Лина увидела часы, висевшие над дверью, и сварливо поинтересовалась:

– А ты с какого перепуга ко мне ночью заявилась? Еще только четыре часа утра…

– О боже, все как я боялась! Умом повредилась… от длительного наркоза, – пробормотала Люся. – Лин, ты что? Уже вечер скоро, 16 часов!

Лина попыталась вспомнить, сколько времени она провела в реанимации, что за врачи и сестры там были, но детали не складывались воедино, картинка постоянно рассыпалась на мелкие осколки. В память врезались лишь черные глаза Омара Омарыча, несколько раз нарисовавшиеся в изголовье ее койки, и теплая рука доктора, которую она пожимала с каждым разом все крепче и увереннее.

Люся почему-то решила, что ее главная задача – не давать Лине спать, чтобы мозги, отравленные наркозом, окончательно просветлели. Подруга уселась на стул и принялась развлекать Лину больничными байками и впечатлениями.

– Представляешь, у вас тут в отделении вперемешку женские и мужские палаты. Мужчины и дамы фланируют по коридору, беседуют в холле, в столовой кефир пьют. В общем, светская жизнь бьет ключом. Кавалеров полно, так что тебе не будет скучно.

– Ох, какие у старой елки кавалеры! – вздохнула Лина. – Разве что какой-нибудь древний трухлявый дуб после шунтирования пошумит в холле ветвями.

– Когда сможешь ходить, первым делом подойди к окну. – не унималась Лина. – Там внизу, прямо под твоим окном нарядили огромную елку. Она такая же красивая, как ты сейчас. Через две недели Новый год, ты не забыла? Доктор сказал, что тебя к празднику, возможно, домой выпишут. В общем, не унывай, подруга. еще станцуем танго на твоем столетии!