Она ожидала чего угодно, но только не этого. Ее вынесли из зала на руках. Ха. И пусть теперь над ней смеются дебютантки.

– Подумать только, – задумчиво произнесла она. – А я ведь еще встала на вашу защиту, когда вас окрестили варваром.

– В самом деле? – Из горла герцога вырвался непристойный звук. – Я надеюсь, вы усвоили урок. Не вздумайте больше испытывать меня на прочность. Потому что я всегда выхожу победителем. За карточным столом, в споре, везде.

Амелия рассмеялась:

– Правда?

– Да. – Герцог провел рукой по волосам. – Ибо у меня есть то, чем, судя по всему, не обладает ни один из членов вашей семьи.

– И что же это такое?

– Я знаю, когда нужно выйти из игры.

Амелия смотрела на герцога. Свет лился из высоких окон зала, освещая его аристократический профиль. С завивавшимися на лбу волосами на фоне мраморной колонны позади он напоминал изображение на греко-римских фресках. Убийственно красив.

И мертвенно-бледен.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила Амелия.

– Четыре сотни фунтов.

– Что?

Герцог закрыл глаза.

– Я дам четыре сотни фунтов, если вы немедленно уйдете отсюда. Утром я пришлю чек.

Амелия ошеломленно смотрела на камни, которыми была вымощена ведущая в сад дорожка. Она получит четыре сотни лишь за то, что развернется и уйдет? И долг Джека будет выплачен. А она сама проведет лето в Брайербэнке.

– Ну же, леди Амелия, оборвите цепь злоключений, преследующих семейство д’Орси. Научитесь вовремя выходить из игры.

Святые небеса. Он не шутил. Герцог и думать не хотел о том, чтобы простить ее брату долг в четыре сотни фунтов. Зато готов был отдать эти деньги за то, чтобы она просто скрылась с глаз. Отвратительный человек.

И тут лицо герцога приобрело пугающий оттенок. Если в зале его щеки пылали гневом, то теперь по ним разлилась мертвенная бледность. Амелия слышала, как прерывисто вырывается из его груди дыхание. Лунный свет сыграл с ней шутку, или рука герцога, покоившаяся на балюстраде, действительно дрожала?

Бросить его сейчас, когда он чувствовал себя плохо… Это противоречило всем принципам Амелии, заложенным ее родителями. Она бы продала совесть и благородное происхождение за четыре сотни фунтов. Но в мире есть вещи, коим нет цены.

Амелия приблизилась к герцогу.

– Мне кажется, вам очень плохо. Почему вы не хотите позволить мне принести…

– Нет, со мной все в порядке. – Герцог оттолкнулся от мраморной колонны и принялся расхаживать по террасе, вдыхая полной грудью прохладный ночной воздух. – Мне досаждает лишь прилипчивая дама в голубом платье.

– Ну зачем вы так? Я лишь пытаюсь помочь.

– Мне не нужна ваша помощь. – Герцог нетерпеливо отер рукавом пот с виска. – Я не болен.

– Тогда почему вы так бледны? – Амелия покачала головой. – Мужчины готовы откусить себе пальцы, лишь бы только не принять помощь женщины. И неужели герцог не может позволить себе купить носовой платок?

С этими словами Амелия развязала тесемки сумочки, висевшей на запястье, о существовании которой она почти забыла после встречи с Джеком, и достала оттуда искусно вышитый носовой платок.

Девушка немного помедлила, чтобы еще раз полюбоваться творением своих рук, законченным всего несколько дней назад. В уголке платка красовались ее инициалы, вышитые нитью темно-красного цвета. Их оплетали бледно-зеленые виноградные лозы и листья папоротника. На букве «А» сидела крошечная золотисто-черная пчелка. Амелия вышила ее, повинуясь какому-то необъяснимому порыву.

Она считала этот платок лучшей из своих работ. И теперь этот милый сердцу, рожденный в трудах кусочек ткани послужит благородному лбу его светлости, покрытому потом? Чем еще ей придется пожертвовать на этой террасе? Братом, домом, любимым носовым платком. Что еще осталось? Даже если бы сейчас из кустов выпрыгнул сам Наполеон и потребовал ее преданности, Амелия вряд ли удивилась бы.