Колдунья вздохнула еще раз и вышла из дома. Хуже, увы, не станет. Если Эвелина не доживет до ее возвращения – на то воля Богов. Вряд ли ей особо помогают слезы колдуньи да бесполезные примочки.

Тяжко идти. Будто на ногах свинцовые оковы. Ломит спину. И знаешь, что надо спешить, а не можешь. Каждый миг оглядываешься, пытаясь услышать: вдруг девочка очнулась, вдруг зовет тебя, умоляя о глотке воды. Но нет. Нельзя возвращаться.

Колдунья и впрямь быстро нашла желающего помочь ей. Долго кряхтела, усаживаясь поудобнее в утлой лодчонке, все норовящей зачерпнуть воду бортом. Потом закрыла глаза и отключилась. Запомнила только, как лезла на скалу, обдирая в кровь руки об острые камни. Еще запомнила, как кричала, срывая голос, детскую песенку-приманку, как откуда-то сверху на плечо ей камнем упала крупная белая чайка и, склонив голову, задумчиво глянула черной бусинкой глаза.

Вроде бы рыбак опасливо косился на старуху, которая тихо беседовала с птицей на непонятном языке. Вроде бы за ней до самого дома следовала толпа встревоженных островитян, которым она приказала расходиться. На удивление послушались. Неважно. Колдунья очнулась, лишь когда ритуальный нож, на миг безжалостно сверкнув лучом заходящего солнца, аккуратно провел ровную линию разреза по ладони ребенка. С пальцев девочки быстро закапала кровь. Колдунья на миг испугалась, но чья-то чужая непреклонная воля вновь взяла над ней верх.

Перед глазами старухи еще стояло видение четкого отпечатка детской ручонки на гладких перьях птицы, а чайка уже скрылась в темнеющих облаках. Без записки. Без напутственного заклинания. Да и какую дорогу ей указывать, если не веришь сама, что помощь придет… Но лишь тогда колдунья вздохнула спокойно, уверенная, что все сделала правильно. Впрочем, она ли выполнила напутствие Эльзы? Да кто бы ни руководил ее рукой этим вечером, теперь оставалось одно – ждать. Колдунья плотнее подоткнула одеяло под девочкой, на скорую руку перетянула порез тряпкой и прикорнула рядом. Вряд ли гости прибудут скоро,– хотя по силам ли вообще чайке пересечь океан?

Глубокий лиловый сумрак накрыл кроны деревьев, окутал пустынные улочки спящего поселка и ласковым зверем вальяжно разлегся на обезлюдевших островах. Эвелина мерно и глубоко дышала, в очередной раз благополучно пережив день. Незаметно задремала и колдунья.

А поутру над островами царило солнце. Легкий ветерок поигрывал старыми пыльными занавесками. Колдунья встрепенулась. Посмотрела с испугом на Эвелину. Спит, горемычная. Разметалась по перине, душно ей. Волосики темненькие от испарины слеглись, ко лбу прилипли. Но вроде бы лучше ей. Уже нет хриплого того свиста, что из груди при каждом вздохе вырывался раньше. И щечки разрумянились, а жар улегся.

Встала старуха, пошла умываться. Под нос колыбельную замурлыкала. Вышла – обомлела. Высыпали все жители Лазури из домов. Стоят, на небо пальцами показывают, горячо спорят о чем-то. Перевела взгляд.

Над Лазурью кружил огромный серый коршун, будто выбирая место, где сесть. Заложив новый вираж, он сложил крылья и рухнул вниз. Люди ахнули. Ахнула и старуха. Но около самой земли, каким-то чудом в последний момент остановив падение, птица когтистыми лапами пропорола землю, пробежалась немного вперед. А потом, встряхнувшись, теряя стремительно перья, на ходу превратился в очень измученного, взъерошенного мужчину. Незнакомец направился к колдунье.

– Я здесь. Кто меня звал? – просто спросил он.

Колдунья едва поспевала за нежданным гостем. Он вихрем ворвался в ее захудалое жилище, даже не дослушав рассказа ведьмы до конца. Бросился к кровати девочки. Замер, вслушиваясь в тяжелое дыхание ребенка. Затем мягко провел рукой по лбу Эвелины, стирая маленькие капельки пота. Девочка так и потянулась к его ласке.