Григорьева шла домой, выбирая какие-то закоулки и проходные дворы, похоже, стеснялась заплаканного лица. Плечи ее поникли, она несколько раз споткнулась, видимо, продолжала плакать и не смотрела под ноги, даже уронила сумочку. И Шибаев вдруг понял, что сделает это. Мысль, невнятная еще вчера, еще сегодня утром, на глазах приобретала форму. К черту Григорьева! Он отчитается за проделанную работу, вернет ему фотографии и оставшиеся деньги и… пусть катится к такой-то матери. Его тошнило от бессмысленного хождения за женщиной, от дурацкого кино, дурацкой истории больной девушки и крутого журналиста, дурацкой и бессмысленной собственной жизни. Лучше мешки таскать. Надо будет зайти к Плюто и… нажать. Он на все согласен. Даже на такую работу, как в прошлом году в Нью-Йорке, вредную для здоровья. Все лучше, чем…

Он так увлекся планами на будущее, что упустил момент исчезновения Григорьевой. Только что она шла впереди, только что свернула в переулок, цокот каблуков еще стоял в ушах. И вдруг улица пуста и безлюдна. Шибаев остановился, озираясь. И услышал крик из подъезда грязного и мерзкого дома рядом. Подскочил в два прыжка к разболтанной двери, рванул ее на себя и влетел в вонючее парадное. Двое ублюдков рвали белое пальто и сумочку Григорьевой и в то же время тащили ее под лестницу. Один отжимал ногой дверь в подвал и, заводя себя и товарища, матерясь, косноязычно рассказывал, что он собирается с ней сделать и как. Сначала он, потом кореш Колян, который ему дороже родного брата.

Шибаев с удовлетворением осознал, что именно этого ему не хватало для ощущения жизненной динамики. Он бросился в драку, как бросаются к любимой женщине – ослепленный, задыхаясь от возбуждения. Драка была страстной и недолгой. Он получил по физиономии, что привело его в ярость. Он знал, что убьет их. У одного из них оказался нож, которым бандит неосторожно размахивал перед носом Шибаева. Тот молотил их руками и ногами, чувствуя, как горячая кровь течет по лицу – подонок все-таки задел его ножом. Он добивал их на полу ногами и убил бы, но Григорьева, жавшаяся к стене, вдруг закричала:

– Не надо! Не надо!

Ее пронзительный крик заставил Шибаева опомниться. Дружбаны не шевелились. Одежда их была разорвана, лица залиты кровью.

– Пойдемте скорее, – умоляла Ирина Сергеевна. – Пожалуйста! Идемте!

Она схватила его за рукав куртки и потащила из подъезда. Он, не сопротивляясь, дал себя увести. После вспышки наступило отрезвление. Дрожали руки, колотилось сердце. Он уже не понимал, почему так яростно набросился на них. Убил бы, если бы не Григорьева. Мало ли сволочни на свете. Она продолжала торопливо тащить его, поминутно оглядываясь, сворачивала на незнакомые улицы. Потом вдруг остановилась, достала носовой платок и стала вытирать его окровавленное лицо. Платок был мокрый от слез, и Шибаев усмехнулся. Отвел ее руку и сказал: «Не надо».

Она все повторяла: «Пожалуйста, пожалуйста», а потом расплакалась. Трясла головой, всхлипывала, и длинные ее серьги мотались из стороны в сторону. Теперь Шибаев мог рассмотреть их как следует. Три сверкающих камешка – темно-красный, сизый и темно-желтый, крупноватые для драгоценных, – были забраны в оправу тусклого белого металла. Слишком тусклого для серебра. Неужели платина, подумал Шибаев.

– Что это? – спросил он, дотрагиваясь до серьги. Она не поняла, взглянула вопросительно и испуганно. – Серьги, – объяснил он. – Что за камень?

– Сваровски, хрусталь…

– Красивые, – сказал Шибаев неожиданно. – Никогда таких не видел.