– Я хочу быть с тобой!!!

Алан Черчесов возвращался в отель с ярмарки – улицей «красных фонарей». К нему приблизился очень ласковый мужчина и настойчиво звал посетить их бордель, аргументируя тем, что, если тот не пойдет, его, бедолагу, лишат премиальных.

– Я вам сочувствую, – ответил Алан, – но я очень устал.

– Так у нас есть кровать!..

– Я не сомневаюсь. Но моя кровать – там – проплачена, а ваша – тут – еще нет.

На завтраке жена – Юрию Мамлееву:

– Не хмурь брови!

На книжной ярмарке в Праге Андрей Битов участвует в круглом столе.

Вдруг какая-то суматоха, в русском павильоне появляется президент Чехии со свитой, фотокоры, вспышки, телохранители… Кто-то хватает книгу Битова, зовут Андрея Георгиевича, он выходит, его представляют президенту, просят сделать дарственную надпись.

Битов берет ручку, открывает книгу и спрашивает Вацлава Гавела:

– Как вас зовут, мой друг?

Тот отвечает:

– Вацлав…

С Анатолием Приставкиным прогуливались по Франкфурту. Он много чего рассказывал, например, о том, что папа оставил ему в наследство пятьсот веников на чердаке. И быстро добавил:

– Я об этом уже, конечно, написал!

Когда-то в Дубултах, в Доме творчества, я повстречала Асара Исаевича Эппеля. Иногда я заходила к нему под вечер, на журнальном столе – стаканчики Russian vodkaи два треснутых яйца. Асар ночами работал, на завтрак не выходил, поэтому запасался яйцами, чтобы дотянуть до обеда.

На зеркале еловая ветка с шаром, наступил 1986 год. А на дверном стекле – фотография девушки в чулках на резинках, неглиже, вырезанная из какой-то иностранной газеты.

– Не думайте, что она здесь висит просто так, – серьезно объяснил Асар. – Это моя знакомая из Томска. Она теперь там… фигуристка.

Асар читал мне свои рассказы, я слушала, безжалостно поедая заготовленные им себе на утро вареные яйца. Иногда из коридора доносился тихий шелест.

– Это, – объяснял Асар Исаевич, оторвавшись от рукописи, – Толе Приставкину направление на анализы под дверь подсунули.

В Дубултах, в Доме творчества, сырой прибалтийской зимой совпали мы с поэтом Кружковым. Гриша попросил меня пришить его варежки к резинке и продеть в рукава, чтоб не потерять, а то он очень рассеянный.

Когда я все сделала, он мечтательно сказал:

– Сейчас ты уйдешь, и я буду писать стихи.

Уезжая в Москву, на завтраке в хлебнице я обнаружила письмо Асара Эппеля.

С эпиграфом.

В творческом объединении «Экран» на телевидении снимали документальный фильм о целине по сценарию моей мамы Люси. Стали отсматривать материал, а там хлеборобы заходят в столовую (создателям фильма важно было показать столовую, где кормят покорителей целинных земель), берут еду, усаживаются, едят, и все до одного – в шапках.

– «За стол садятся, не молясь и шапок не снимая», – продекламировал главный редактор Борис Хесин и укоризненно посмотрел на режиссера.

Люся мгновенно под этот видеоряд настрочила текст:

«Сильные ветры дуют в степях Казахстана. Снимут хлеборобы шапки, простудятся, кто будет хлеб давать стране?»

– Вы все время улыбаетесь, – сказал мне в своей радиопередаче Дмитрий Быков. – А ведь некоторых людей это раздражает.