Я не имею ничего общего с иудаизмом, всегда была слишком занята другими делами, и к тому же немцы столь приятны в обхождении… Газетные статейки, восхваляющие нацистов, потихоньку действуют на мое сознание, и это уже начинает меня беспокоить.
В один из дней ко мне домой заглядывает Кейс. Как бы мимоходом он просит, чтобы я подержала у себя какие-то бумаги с немецкими печатями, и рассказывает, что проворачивает интересные делишки в Кельне и в Антверпене. Он полон энтузиазма и искрится энергией. Вскоре после его визита подруга рассказывает мне, что своими глазами видела, как в театре “Люксор” Кейс нежно обнимал немецкую девицу. Кельнер из “Лоэнгрина” тоже доводит до моего сведения, что Кейс с немкой махнули в открытом автомобиле в отель “Бос эн Фен” в Ойстенвейке. Там они провели ночь и прокутили кучу денег.
Когда через несколько дней Кейс снова появляется у меня, я делаю вид, что пребываю в полном неведении. Он мил и галантен – как всегда. Внезапно я взрываюсь и вываливаю все, что знаю о его похождениях. Отпираться бессмысленно. Но Кейс и тут выкручивается: сообщает мне, что ему уготована важнейшая политическая миссия и вскоре он станет дипломатом. С тех пор как “Лоэнгрин” сделался Wehrmachtsheim – штаб-квартирой новой власти, там много чего происходит. Каждый вечер – музыка, танцы, заключаются торговые сделки. Там ведут переговоры высокопоставленные немецкие офицеры и политики. Может, все именно так и есть, как рассказывает мне Кейс, но я больше не верю ни единому его слову. В очередной раз я разрываю с ним все отношения.
Спустя некоторое время я узнаю, что немка, проживающая в Wehrmachtsheim, становится его постоянной подружкой. Их часто видят вместе. Однажды, проходя мимо “Лоэнгрина”, я вижу в окне все его семейство, включая новую “невесту”. Та смотрит на меня торжествующе, и мне остается избрать единственно разумную тактику – я отворачиваюсь и смотрю в другую сторону.
Я чувствую себя несчастной. Сначала этот злополучный развод с Лео. Потом – разрыв с Кейсом. Я искала у него поддержки, но Кейс решил оказать поддержку другой. Я больше не могу давать уроки танцев и сижу без денег. У меня нет своего дома, я вынуждена жить у родителей. Мне 25 лет, и у меня провал по всем фронтам. Особенно остро я переживаю это, когда вспоминаю, с каким шумом я покинула отчий дом в Неймейгене. Теперь я сама готова над этим посмеяться. И вроде поначалу все складывалось неплохо – хороший заработок, замужество, танцевальная школа. Но теперь – полный нуль, пустота, все вернулось на круги своя. Мне не повезло. Или, может, я хочу слишком многого? Или просто я глупа как пробка? К последнему выводу я склоняюсь все чаще. Впрочем, это не имеет значения, поскольку ничего в моей ситуации не меняет. Надо что-то делать, пора выбираться из этой трясины. Танцы и сердечный друг – вот без чего я пропадаю. И я полна решимости это исправить.
Для начала я связываюсь с Лео и прошу отдать мои дипломы и сертификаты, подтверждающие мою квалификацию, чтобы я могла снова давать уроки танцев. Мой бывший муж наотрез отказывает мне в этом.
– … А без этих документов ты больше не сможешь преподавать, – говорит он мне. – Уж не думаешь ли ты, – добавляет он, – что я добровольно вырою себе могилу, разрешив тебе конкурировать со мной?