Адвокат Светлый явно не хотел, поэтому, пересилив природное любопытство, произнес:

– Понимаю, вы хотите сначала обсудить это с Ильей Андреевичем с глазу на глаз. Однако помните, даже у стен имеются уши! Я сразу понял, что за всем этим стоят могущественные люди!

Лариса сделала скорбное выражение лица, а потом открыла дверцу автомобиля.

После всех необходимых процедур их подвели к массивной, зеленого цвета металлической двери, которая отчего-то напомнила Ларисе другую дверь – ту, за которой обнаружилась коробка с детскими вещами. И с роботом Электоником ее сына Тимки.

Сотрудник СИЗО отпер ее и, пропуская их внутрь, произнес:

– У вас есть ровно час!

Лариса шагнула вслед за адвокатом и увидела сидящего за металлическим столом опального банкира Илью Люблянского.

Он выглядел иначе, чем на своем парадном портрете, прикрывавшем ту самую дверь в тайную комнату. И иначе, чем некогда на страницах глянцевых журналов и бульварных газетенок.

Длинные кудри, являвшиеся многие годы его фирменным знаком, исчезли: Люблянский был коротко острижен. Лариса поняла, что раньше этот тип красил волосы, потому сейчас он был абсолютно седой.

Неужели по причине обрушившихся на него несчастий?

Исчезла и стильная небритость, которая раньше придавала ему вид богемного художника. Люблянский отпустил короткую бороду, которая, в отличие от волос на голове, была черна, без единого седого волоска.

Теперь он выглядел как опереточный Мефистофель.

Нет, не как Мефистофель. Как Румпельштильцхен на анаболиках – злобный карлик-демон из одноименной сказки братьев Гримм, который хотел забрать у королевы ее ребенка. Эту сказку они слушали с Тимычем на кассете несчетное количество раз, и каждый раз Лариса вздрагивала, когда до нее доносилась ехидная, злорадная, торжествующая песенка пляшущего у костра в дремучем колдовском лесу монстра, который готовился лишить мать ребенка.

И ей на ум пришли эти строки, только немного видоизмененные:

Да, это был уже не подмастерье сатаны, а сатана собственной персоной… Лариса наконец рассмотрела сидельца СИЗО.

Экс-банкир заметно сбросил вес, что, однако, ему шло. От прежнего «императора Галактики» ничего не осталось, но Лариса заприметила точно пойманный модным столичным художником и запечатленный на парадном портрете волчий прищур и циничный взгляд выпуклых водянистых глаз.

– Добрый день! – произнес Люблянский, поднимаясь с металлического стула и приветствуя их жестом радушного хозяина – словно они находились не в СИЗО, а на одном из его некогда известных всей тусовке эксклюзивных вечеринок.

Эксклюзивные закрытые вечеринки. На которых происходило черт знает что – и, вероятно, даже еще более того, с учетом вещей убитых детей, которые сей финансовый гений хранил в своей секретной комнате.

Лариса молча кивнула, а Светлый тотчас принялся сообщать последние новости. Люблянский же, явно не слушая его, подошел к Ларисе и протянул руку.

– Мы, кажется, с вами незнакомы? А вот вашего шефа я имею честь знать, хоть и шапочно. Ведь в некоторых сферах у нас были общие, хотя и разнонаправленные, интересы.

Лариса припомнила, что шеф, кажется, увел у Люблянского из-под носа выгодного инвестора. Она посмотрела на банкира и произнесла:

– Лариса Ма…

Она запнулась. Надо же, после развода с Антоном, последовавшего вскоре после исчезновения Тимки, она взяла свою девичью фамилию. С чего бы это она вспомнила ту, прежнюю, которую уже много лет не использовала?