– И вот я пошел, рентген-то и сделал, принес домой рентген, а Валюша, жена моя вторая, первая-то мать твоя покойница была, святая женщина, и говорит – не хочу, говорит, с больным мужем жить. Собрала вещи – и всё. Привет. Вот и хожу я теперь по свету…

– Сколько дней ты так ходишь? – спросила я, вставая и наливая себе и ему чай.

– Что? – испуганно переспросил папа.

– Я говорю, когда она тебя выгнала?

– Да уж… Две недели как… Видишь, как я весь износился.

– Папа… – У меня закончилось терпение. Я понимала, что чего-то папа недоговаривает. Или кто-то из нас сошел с ума. – Ну, как это можно – человека взрослого выгнать на улицу? И где ты спал?

– А нигде, дочка, – смиренно ответил папа. – Вот, думал, у тебя переночую. В детском доме сказали – живет она теперь отдельно, комнату ей скоро дадут…

– Пока не дали. Это не моя комната.

– Да я уж вижу… Можно мне еще хлеба? – Папа потянулся к батону, от которого я только что отрезала себе и ему по два куска. – Я уж отвык, что обо мне кто-то заботится… А маслица нет?

– Нет.

– Ну ладно… Расскажи, как ты жила без меня, дочка…

Я пожала плечами.

– Нормально жила, папа. Просто я не понимаю – ты что, теперь нигде не работаешь, сколько тебе лет вообще?

– Мне? Сорок девять… Нет, уже исполнилось пятьдесят, кажется… Или пятьдесят три… Так никто же не поздравляет меня, дочка! Даже ты!

– Подожди, нет, так не пойдет. У тебя есть сын, правильно? Он немногим младше меня. Когда ты продавал мою квартиру, ты говорил, что ему нужны деньги на лечение, правильно?

– Да, дочка… – прошептал папа, гладя свою лысоватую голову. – Так Валюша говорила. Мальчик-то хворый родился, все болел… Как ни приду домой, он все болеет… Но квартиру-то никто не купил! Кто же такую квартиру купит! С видом на кольцевую дорогу… Пришлось нам в нее переехать! Не пропадать же… Что ж стоит квартира, пропадает зря… А теперь вот… понимаешь… дом наш сносят… И ведь не старый дом-то! Аварийный, говорят, построили на какой-то подземной речке, она фундамент размывает, трещина по всему дому пошла… А нам дают новую квартиру…

– Наш дом сносят, где мы с мамой жили? А я как раз хотела поехать, найти его…

– Сносят, дочка. Да вот тут какое дело… Если бы ты там была прописана, нам бы огромную квартиру дали… восемьдесят метров… Дети-то у меня разнополые, в одну комнату уже не поселят вас! И так у нас три комнаты, каждому по комнате, я вот инвалид теперь… А что ж у нас инвалидам – много ли надо… угол дадут, да и ладно… Вот я думаю, приеду к тебе, пойдем за ручку… Там что подписать-то, трудно, что ли, тебе, ради отца, которому уж и осталось-то… У тебя все равно своя жизнь… И государство тебе даст… Кто ж узнает-то… Ведь не дали тебе еще комнату? А мне сказали, дали тебе комнату… Я всё думал – успеем, не успеем…

Я слушала-слушала папину речь, которая становилась все бессвязнее, и, наконец, прервала его:

– Подожди. То есть ты хочешь, чтобы я что-то подписала, и вам на меня в новой квартире дали еще одну комнату, так?

– Валюша сказала – хотя бы попробуем, – кивнул папа.

– Она тебя выгнала или сказала «попробуем»?

– Выгнала, – согласно кивнул папа. – И сказала «хотя бы». Чтобы толк от меня хоть какой был, понимаешь. Я же не зарабатываю ничего. Стихи пишу для газеты. Знаешь, сколько за это платят? Нисколько. Восемьдесят рублей заплатили в прошлый раз. Даже носки не могу себе купить. На стихи купить носки!… – Папа задумался. – Нет, не получается рифма. Стихи-носки – что бы мне Пушкин на это сказал? Сказал бы – иди, думай. А все потому, что мысли нет! Запомни, дочка, чтобы стихи вышли, нужна глубокая мысль!.. А какая тут мысль… Носки… Эх! Дожили! Одно мещанство кругом… О чем поэту с ними говорить…