Дезмонд вздохнул и стал звонить.

Аврора стояла у окна и смотрела в окно. Она стояла так всё время, когда не сидела за компьютером в поисках информации об окружавшем их мире. Никто не ограничивал её в перемещениях – по крайней мере в пределах больничного комплекса. И палату ей подобрали самую просторную – как и оговаривала Иса с самого начала. Кровать была по больничному узкой, но в комнате нашлись места письменному столу, ноутбуку и книжному шкафу, а боковая дверь вела в отдельую ванную. Просторное окно смотрела в больничный сад. Однако за всё время, что прошло с пробуждения Аврора ни разу не вышла даже в коридор. Иногда Инэрис казалось, что та боится выходить на улицу.

- Знаешь, - сказала она раньше, чем Иса успела перейти к главному, - я сейчас понимаю его.

- Его? – переспросила Инэрис, присаживаясь на подлокотник кресла в паре шагов.

Аврора кивнула, а потом пояснила легко, будто ответ и мог быть только один:

- Аэция.

- Галактиона?

Аврора не ответила. Инэрис чувствовала, что та хочет поговорить, но Аврора никогда не рассказывала о себе и, видимо, не собиралась начинать. Ей было легче дать Инэрис книгу по истории, чем собственными словами рассказать о прошлом. Теперь, после сотен лет того, о чём она сама не хотела говорить, Инэрис начала понимать, что Аврора просто боялась. Больше всего на свете она боялась показаться слабой.

А теперь у бывшей Владычицы был такой вид, как будто прошлое просилось наружу, и только истончившаяся до предела преграда из гордости не давала ему вырваться на свободу.

- Что тогда произошло? – спросила Инэрис напрямик, решив, что кто-то должен начать этот разговор. - Тогда, когда он вернулся с Астеры? Ведь слухи не врут? Вы были с ним…

- Любовниками? – Аврора усмехнулась и бросила на неё короткий взгляд через плечо. – Нет. Мы… Не успели. И я не могла.

Она вздохнула.

- Я ведь… в самом деле была наследницей императора. Мне было шестнадцать – хотя теперь, наверное, трудно поверить, что мне когда-то было шестнадцать. А он был… Мне сказали, что он уже тогда был изгнанником. «Проклятым». Так сказала Основательница. И теперь уже я понимаю, что она могла попросту лгать, потому что Терс Мадо тогда были главными соперниками Эцин перед лицом императрицы. Перед моим лицом. Айрен… Основательница… Говорила, что Ребекка и Аэций хотят меня уничтожить. Но мне, честно, было всё равно, потому что когда я увидела его – высокого, в чёрном плаще, без единой подвески и без единого вычурного украшения, разве что полы плаща скрепляла серебряная брошь на плече - среди всего этого буйства красок, будто среди павлиньей стаи… Я не могла оторвать взгляда. А потом я увидела его глаза. Это был конец. Конец для меня на все последующие годы, столетия, на всю следующую тысячу лет. Я не могла думать. Мне было всё равно, что говорят. Хотя Айрен предупреждала меня ещё много, много раз.

Я сошла с ума тогда. Он стал самым близким мне человеком. И хотя Айрен говорила мне, что это только политика, я просто не могла думать о политике тогда.

А он… Ну, он был намного старше и умнее меня. Для него это в самом деле была только политика. Он вертел мной как хотел. Наверное, вернее было бы сказать, что империей тогда правил он. Впрочем, править-то было особенно нечем… только Нимея и слабые попытки исследовать планеты, ближайшие к нам.

А потом была первая Межзвёздная. Я до сих пор не понимаю, зачем он отправился туда сам, но те восемь лет, что его не было, стали для меня… Не знаю. За эти годы я повзрослела так, как не повзрослела за все годы до того. Я протрезвела – но не настолько, чтобы отдалить его от себя. И когда он вернулся со своими безумными идеями и с эликсиром, я уже не слушалась его так, как раньше.