- Поверь, лучше тебе этого не знать.

8. ГЛАВА 25. Казнь

Пустое тёмное помещение давило на плечи Дезмонда могильной плитой. Ощущать приближение казни было странно и немного жутко. Он уже не питал надежд на побег, минуты сливались в часы и утекали сквозь пальцы.

С того момента, когда Эринию накрыла атака истребителей, прошло почти две недели. Дезмонд сам не знал, как мог допустить ту ошибку, за которую так презирал Орден – как он мог понадеяться на то, что никто не раскроет тайну их укрытия, и оставить его почти что беззащитным. Он чувствовал себя дураком, виноватым в десятках смертей, и это чувство преследовало его всё время, пока длились допросы. Снова и снова он оказывался в комнате со светящимися стенами, которую уже видел однажды, снова и снова светящийся шар заполнял его голову, мешая мыслить связно и заставляя говорить.

Снова и снова он видел перед собой лицо Анрэя – холодное и равнодушное. «За что?» - вертелось на языке. То и дело всплывали обрывки воспоминаний о детстве – не о том детстве, которое он помнил всегда, а о том, которое успел позабыть. О том, где Анрэй был ещё его братом. О том, в котором Анрэй вывихнул ногу на прогулке, а Дезмонд несколько километров тащил его на плечах домой.

Этот Анрэй казался чужим. Какими бы ни были чувства Дезмонда к брату, тот, кто стоял перед ним теперь, смотрел холодными чужими глазами и братом не был. Если бы Дезмонд мог думать связно, он подумал бы о том, что Анрэй, кажется, и вовсе не узнал его – но мысль промелькнула и исчезла, так и не оформившись до конца.

Они хотели, чтобы Дезмонд что-то подписал. Дезмонд не знал, почему не хочет этого он сам. В голове осталось одно – не делать то, что нужно им, чтобы ни произошло. И вот, спустя три дня, они отчего-то перестали его пытать.

Дезмонд потерял сознание в своей камере на космической станции, а очнулся уже здесь, в маленькой комнате с окном из пуленепробиваемого стекла.

Дезмонд не боялся смерти - кровавой вспышки в конце короткого полёта. Но не было ни полета, ни крови, только холодная комната с гладкими стенами и мутный квадрат окна. Наручники не снимались, как ни старался он вывернуть из них кисти. После нескольких попыток вытащить руку, запястья покрылись липкой кровью, но он прекратил пытаться, лишь когда кровь начала подсыхать по краям. Так прошли первые два часа. Потом он пробовал проломить плечом стекло. Теперь лоб его тоже был покрыт ссадинами, но на стекле не осталось ни царапины. К полуночи он устал и присел на край кровати - пластикового параллелепипеда, выраставшего, казалось, из самого пола.

Некоторое время он пытался думать о том, как выбраться отсюда, но вскоре апатия победила. Орден не оставлял шанса. Все их действия были направлены на достижение цели, и для них не существовало ни традиций, ни справедливости. Орден не играл с жертвой, он её уничтожал. Без эмоций. Без сожалений. Избрав своей целью жизнь, Орден виртуозно пользовался смертью для её защиты.

Прошли века, а их больная лживая мораль оставалась неизменной. И сейчас Дезмонд нисколько не жалел, что бросил Ордену вызов. Лишь невнятная тоска охватывала его с ног до головы, когда он вспоминал бледное печальное лицо Луаны. Луана не поверила ему тогда. Дезмонд был уверен в этом, не могли же быть правдой сухие и ломкие, как лёд, слова. Не могли же такие слова слетать с мягких алых губ его тонкой, как тростинка, и хрупкой, как хрусталь, возлюбленной. Луана, которая всегда говорила, что любила его. Луана, которая смотрела на него глазами, полными восхищения. Луана, ради которой сам он готов был бросить службу. Единственная, кто когда-либо его любил.