- Я не могу, извини. – Я буду бороться за жизнь брата, сделаю все, что смогу, но только не так. Я не могу менять одну жизнь на другую… - Просто не могу… Я бы хотела, но…

- Я понял, - резко прервал меня Тамерлан. Еще несколько секунд он пристально смотрел на меня, буравя тяжелым взглядом, а затем быстро поднялся, кивая мне. – Идем, я отвезу тебя в университет. Надо поторапливаться, у меня встреча, на которую нельзя опаздывать, - выдал он, как ни в чем не бывало.

Да, Тамерлан сохранил лицо, но его взгляд, его замешательство в самом начале, все сказало о том, что мой отказ его задел. А теперь он желал как можно скорее от меня избавиться.

- Да, конечно… - я и сама больше не желала оставаться здесь ни единой минуты. Как ни странно, но с окончательным отказом пришло и странное облегчение. Будто бы я освободилась от удавки, которая медленно, но верно стягивалась у меня на шее. – Идем.

Весь следующий месяц прошел в каком-то автономном режиме. Я сделала все, чтобы отключить чувства, оставив место лишь твердому и холодному разуму. Эмоции мне сейчас ничем не помогли бы, наоборот, только помешали бы.

Мне стоило немалых трудов, но я все же выпытала у отца и его жены всю нужную информацию о болезни Ильи, получила копии всех медицинских бумаг. Разослала их во всевозможные организации, которые теоретически могли помочь брату, оборвала все нужные и ненужные телефоны. Где-то сразу говорили, что помочь не смогут, несколько организаций дали надежду, пускай и весьма призрачную.

Чтобы хоть как-то облегчить жизнь брата, который уже второй месяц лежал в больнице, из денег, которые Тамерлан перевел мне, я купила ему планшет, несколько интересных книг по минералам, которыми он увлекался, новый спортивный костюм и настольную игру, чтобы не было совсем скучно в больнице.

Передала подарки в курьерскую службу и заранее позвонила отцу, предупредив, что если до Ильи хоть что-то не дойдет, в особенности, планшет, я не поленюсь, приеду в родной город и напишу на него заявления во все инстанции. Отца это обидело, а я прямо заявила, что мне плевать на его обиды с высокой колокольни. И добавила, что будь он нормальным родителем, то вкалывал бы на трех работах, чтобы хоть как-то помочь своему больному ребенку, а не пил бы круглыми сутками.

В целом, нельзя сказать, что я сделала что-то, что действительно могло бы помочь моему брату. Я полагалась на надежду. На один из благотворительных фондов, но вместе с этим понимала, что там огромная очередь и детей, которые нуждаются в помощи, лечении и реабилитации по всей стране десятки тысяч.

Меня терзало чувство вины всякий раз, когда вечером мы с ним созванивались по скайпу. Илья старался держаться и показывать себя храбрым и взрослым мужчиной, но я-то видела синяки, залегшие под глазами, худобу и отсутствие блеска в некогда ярких и живых глазах.

И ведь я могла помочь ему, я понимала это. Уже месяц назад ему могли сделать операцию, сейчас Илья мог бы быть уже дома и ходить в школу или хотя бы восстанавливаться после хирургического вмешательства, если бы я не была такой малодушной, эгоистичной и трусливой старшей сестрой.

Для Тамерлана это были не деньги, он с легкостью готов был расстаться с ними, только вот я не смогла наступить себе на горло.

И мало мне было этих проблем, как они появились еще и в университете. Одногрупнники шептались о каком-то богатом папике, который организовал мне возвращение в учебное заведение и хорошую комнату в общаге. Кто-то говорил, что это старый чиновник, остальные говорили о криминальном кавказском мужике-дикаре, а кто-то и вовсе предположил, что я начала гулять с самим ректором. Было неприятно, но сколько я не пыталась хоть что-то объяснить людям, никто не верил правде. Зато в небылицы окружающие верили охотно. В какой-то момент я так устала от этого, что махнула рукой, решив, что, поговорят, да забудут.