– Вы встретили кого-нибудь из соседей по тамбуру?

– Кажется, никого.

– Вы никогда не запираете двери в квартиру?

Даня снова попытался изобразить улыбку. Как ни странно, он приходил в себя. То ли порезы на запястьях в самом деле оказались неглубокими, то ли вода в ванне – не слишком горячей, то ли его спас молодой организм, быстро свернувшаяся кровь… Только он посмотрел на следователя совсем ясным взглядом, и тот слегка вздрогнул: «А не ломает ли господин Исаев комедию? Типа, «ничего не помню, все в тумане, кончик стерся?» Плюс – напился. Удобненько! Труп-то в тамбуре, как ни поверни, а этот – пьян в дымину и руки порезал. Какие выводы?»

Но выводов ему сделать не дали – Даня прямо заявил, что квартиру в самом деле не запирает и никаких соседей этим вечером он точно не видел.

– А почему вы сразу спросили у меня про Боровина?

– Про Боровина? Странно! – Даня продолжал прямо смотреть на того, кто его допрашивал. – Пять минут назад все было как в тумане. Я спрашивал про Алексея Михайловича?

«Гадюка! – в ярости подумал следователь. – А я рассчитывал… В несознанку пошел?!»

– Когда вы, Даниил, – любезно проговорил он, – пришли в себя, то первым делом спросили, что случилось с вашим соседом. С Алексеем Михайловичем Боровиным.

– Так-так-так, – Даня сел и привалился виском к стене, измазанной его собственной кровью. На кровь он, впрочем, никакого внимания не обратил. Вряд ли он даже замечал, сколько народу столпилось вокруг него. Парень напряженно размышлял о чем-то.

– Полгода назад, – внезапно заявил он с такой интонацией, как будто фраза объясняла все.

– Что?!

– Полгода назад я поселился тут. Умер мой дядя. Я и не ждал наследства, он был не старый… Сердце подвело. Алексей Михайлович жил в этом тамбуре. – Даня говорил как сомнамбула, едва шевеля языком. – Я узнал, что он дает уроки итальянского. Никогда и не думал, что у меня пойдет…

– Что?! – повторил следователь, жадно ловя каждое слово. Группа притихла и тоже слушала.

– Язык, – пояснил Даня. – Он говорил – у меня способности. А почему я вдруг решил с ним заниматься?

Он нахмурил высокий, чистый лоб, прикрытый спутанными темными волосами:

– Не помню. Он сам предложил? Вряд ли. Он был такой скромный, разве стал бы навязываться… Значит, я к нему зашел? Почему? Никогда не хотел изучать итальянский. Да и поздно, в двадцать лет…

Он помолчал немного и вынес вердикт:

– Я сам к нему зашел. Иначе быть не могло. Понимаете, дядя, кроме квартиры, оставил мне еще и счет в банке. Я как-то оторопел… В сущности, сумма не слишком велика, но получить что-то даром… У меня руки опустились.

И Даня с каким-то презрением взглянул на свои перебинтованные и перетянутые руки, будто отрекался от них.

– Я сперва думал – можно что-нибудь купить.

Но как-то не понимал, чего хочу. А потом… Да, теперь вспоминаю! Я решил чему-то научиться. Да хоть итальянскому. А в принципе, никому ведь это было не нужно?

Он как будто прислушался к своему внутреннему голосу и кивнул:

– Никому. Ну а вообще ничего не делать – тоже тоска. И наверное, я решил зайти к Алексею Михайловичу.

– Этим вечером вы его видели?

– Я ведь уже сказал – никого не видел.

– Почему же вы сразу спросили о нем?

– И этого не помню. Я сейчас так странно себя чувствую…

И он снова осмотрел свои руки. Лицо оставалось бледным, но по выражению глаз становилось ясно – Даня вне опасности. «А «скорая» запаздывает! – подумал следователь. – Если бы случай посложнее – парень был бы мертв!»

– А это что? – спросил Даня, продолжая рассматривать наспех, кое-как перебинтованные запястья.