– Да!

– Ставит двойки за ни за что! Заставляет рефераты писать!

– Ещё и высмеивает перед другими детьми!

– Как мы радовались, когда нашли такой костюм, чтобы и в класс, и в зал – полуспортивный. А физрук сказал, что это не форма!

– Имеет право отстранить по причине неготовности! – Это тоже была реплика кого-то из родителей.

– Так ведь он и не отстранил, и норматив сдавать не пустил! Модничать, говорит, будете у бабушки в деревне.

– Сложно, что ли, одеться по форме? Случится что-то с вашим ребёночком – кто отвечать будет?

– Ой! «Случится»! На нашей тухлой физкультуре-то? Вот мы всё детство по гаражам скакали, и ничего, выжили. Сальто с крыши в сугроб прыгали…

– Оно и видно…

Наконец, вдоволь напикировавшись, родители стали подталкивать вопрос в сторону классной руководительницы, дескать, обещала помогать – помогай.

Хомякова проявила мудрость, достойную царя Соломона. Но не для того, чтобы решить вопрос, а для того, чтобы ловко снять его с себя:

– Знаете, непедагогично одному педагогу идти против другого педагога… Я предлагаю вам поговорить об этом с завучем…

Реакция зала была незамедлительной:

– А зачем тогда собрание, если вы простой вопрос не можете решить?

– А завуч разве не педагог? Тоже скажет: «Не пойду против коллеги»?

– Да всё понятно! Видели мы, как он вас ни во что не ставит…

Если бы последняя реплика из зала прозвучала с интонацией злой иронии или сарказма, Хомякова просто проигнорировала бы её, но в голосе чьей-то родительницы слышались сочувствие и солидарность. Хомякову подвело любопытство.

– Это как это? – уточнила она.

Родительница принялась простодушно и весьма охотно объяснять:

– Ну, он вам давеча грубил, мы стали свидетелями.

– Разве? –Хомякова нахмурилась, чтобы не растерять остатки солидности. Она уже начала жалеть, что решила поддержать эту тему, а мамочка совершенно наивно продолжала ронять авторитет классной руководительницы:

– Да, да, мы сами видели в прошлом году на субботнике. Вы ему слово, а он вам десять. Чуть ли не в лицо смеётся, а вам и сказать нечего. Я вот ничего хорошего в таком отношении к старшим не вижу.

Я вся изъёрзалась, заочно сгорая от стыда за своего Игоря. Хомякова же, скрестив руки на груди, принялась невозмутимо отрицать услышанное, дескать, подобных эпизодов на её памяти не происходило, а если что-то и было, то ничего обидного она для своего авторитета не ощутила. Родительница привела ещё несколько неопровержимых и совершенно унизительных примеров, прежде чем припёртую к стенке Хомякову очень кстати выручил чей-то папа:

– Да ничего с этим физруком не сделать. Будут его держать, как держали, да ещё и платить вдвое больше, чем педагогам-женщинам.

По классу прокатилась волна удивления.

– Почему?! – В этом дружном вскрике прозвучал и мой голос.

– Потому что мужчина. Иначе уйдёт.

– Так и пусть уходит-то!

Тут на защиту моего Игоря вдруг встала сама Хомякова.

– Нельзя.

– Почему?

– Школьный штат должен быть укомплектован и мужчинами тоже.

– Зачем?

– Ну уж… – Тут Хомякова беспомощно развела руками, переметнувшись на сторону вопрошающих, дескать, я тоже пострадавшая.

– Так зачем? – настойчиво переспросили родители.

Хомякова беззастенчиво проигнорировала этот вопрос и, повысив голос, принялась возвращать себе бразды правления:

– Что же касается формы, спортивной и вообще, то в нашей школе она обязательна согласно уставу, и детям полагается носить её с гордостью за своё учебное заведение.

Тут чей-то весёлый папа, задорно крякнув с задней парты, вставил:

– А вот русская пословица гласит: «Не платье красит человека, а человек платье»…