Кстати, о провинциальном колорите. Тут-то он меня и настиг. Сдобровать бы. Я в нерешительности замерла возле школьной калитки. И куда теперь? Доселе мой путь, хоть и покрытый добрым слоем грязи, был вполне себе прохожим, а вот теперь начинался настоящий квест. Триал, паркур, бег с препятствиями. От моих сапог и до самого крыльца школы простиралась широкая дорожка, но не из жёлтого кирпича, как в Изумрудный город, и не красная ковровая, как мечталось бы, а жидкая и глубокая, как в плавательном бассейне. По колено, а может быть по пояс. Наверняка есть ещё какой-то вход, подумала я, но мне нужно было поспеть в школу к третьему уроку, а не к четвёртому. Да и чему я детей научу, если в первый же день опоздаю?

«Спокойно!» – сказала я себе. Всё-таки я опытная горожанка, да и несколько сотен детей сегодня как-то попало в эту школу, никто не остался торчать у калитки. Очевидно, нет другого пути, как по ветром опитым, льдом обутым берегам. Эх, где наша не пропадала. Был один фильм про канатоходца, что прогулялся по проволоке между башнями-близнецами на высоте, наверное, метров триста или пятьсот. Помнится, он даже сходил туда-сюда несколько раз. Мне же надо только в одну сторону, это легче и не так уж высоко – голова не закружится. Я пошла по кромке ледника, балансируя сумочкой в одной руке и стаканом кофе в другой, отмечая пройденные отрезки куплетами Высоцкого: «…Посмотрите – вот он без страховки идёт…»

Забыла! Хочу предупредить, что в моих записках вы не встретите просторечных выражений, оскорбляющих взгляд и слух. Буду нещадно истреблять.

Даже если мне до крайности понадобятся крепкие слова, я не стану их употреблять.

«…Осталось пройти не больше четверти пути», – мысленно пропела я и в тот же миг провалилась правой ногой в сырой сугроб. От неожиданности я выразилась нелитературно, хоть и не собиралась никого оскорблять.

Чувствуя, как в сапог набирается ледяная вода, я с досады повторила грубый оборот, хоть и не хотела злоупотреблять.

Спохватившись, я прикусила язычок и тихо зашептала себе:

«Дорогуша, не надо тут усугублять.

Никто не виноват – тебе самой не следовало себя расслаблять.

Поспешила, и теперь приходится каждый шаг обособлять.

Но при детях тебя ничто не должно ни огрублять, ни озлоблять».

Хватаясь за воздух, я вытащила ногу из ледяного капкана и, хлюпая сырым сапогом, дочапала до высокого крыльца. Элегантная англичанка превратилась в девочку-крестьянку из рассказов моей прабабушки, которая в лаптях на оборках ходила по болотам в таёжную школу за пятнадцать вёрст.

«Клыц», – и я повисла на планке турникета, как украденная невеста поперёк седла. Отчего-то я решила, что он меня пропустит просто потому, что я такая красивая пришла. Но я не виновата! У нас в университете никогда не блокировали проход – какой в этом смысл?

«Клыц…» Я аккуратно толкнула планку бедром, надеясь, что она одумается, как вдруг до меня донесся резкий окрик, будто стрёмная птица с гнилого пруда возмутилась, упустив лягушку:

– Куда?

Задним умом я поняла, что настойчивое «куда» звучало и после первого «клыц». А вот и источник этого тухлого звука. Через весь вестибюль из маленького пластикового окошка на меня сердито глядела неприятная женщина. Мы встретились глазами.

– Сменка. – Женщина добавила к этому слову каплю вопросительной интонации. Таким тоном обычно в садике детям что-то подсказывают, но мне понятней не стало.

– Что?

– Что-что?! Какой класс? – На этот раз в голосе тётки послышалась угроза.

Класс? Какой нелепый вопрос. Откуда мне знать, куда меня определят? Я снова атаковала планку – просто чтобы пройти к собеседнице и не перекрикиваться через весь зал. Да и я была уверена, что тётка уже нажала нужную кнопку. И что бы вы думали? «Клыц!»