Как выяснилось несколько дней спустя, я сильно ошибался.

Мама дремала, лежа спиной к нам. Это огорчало моих сородичей, особенно Пухлю, потому что аромат ее сосков дразнил, и ему хотелось есть. Никто из нас не был достаточно силен или ловок, чтобы перелезть через маму, а обойти вокруг головы и хвоста мы тоже не могли, потому что она лежала, уткнувшись в дальний угол логова.

Она подняла голову из-за звука, который мы слышали очень часто, – урчащего и механического. Раньше звук всегда быстро нарастал и стихал, но на этот раз он подошел близко, и то, что его производило, очевидно, остановилось. Послышался хлопок, и тогда мама встала и уперлась головой в гибкий потолок, навострив уши.

Что-то приближалось – тяжелые звуки становились все слышнее. Мама вжалась в заднюю стенку логова, мы последовали ее примеру. Никто теперь не тянулся к соскам, даже Пухля.

Огромная тень заслонила свет из прямоугольного отверстия, и выступ, ведущий в мир, с грохотом захлопнулся, превратив логово в ловушку, из которой не было выхода. Мама тяжело дышала, глаза у нее побелели, и мы все поняли, что вот-вот случится что-то ужасное. Она попыталась вырваться через боковую стенку, но брезент натянулся слишком туго – ей удалось только высунуть наружу кончик носа.

Пол логова закачался, раздался еще один хлопок, а затем со скрипящим ревом поверхность под нашими лапами задрожала. Логово дернулось, отчего все мы полетели в сторону. Мы скользили по гладкой металлической поверхности. Я посмотрел на маму – она выпустила когти, стараясь удержаться на ногах. Она не могла нам помочь. Мои сородичи жалобно пищали и пытались подобраться к ней, а я пятился назад, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Я не понимал, что за силы тянут меня – я просто знал, что если маме страшно, то мне нужно умирать от ужаса.

Подпрыгивание, стук и тряска продолжались так долго, что казалось, они никогда не закончатся и мама будет вечно дрожать от страха, а меня будет безостановочно мотать туда-сюда, – как вдруг нас всех скопом швырнуло в заднюю стенку логова, мы свалились в кучу и тотчас расползлись, а шум и тошнотворные сотрясения между тем волшебным образом прекратились. Даже вибраций больше не было.

Мама по-прежнему боялась. Я видел, как она насторожилась от металлического хлопка, как повела головой, следуя за хрустящими звуками до того места, где открывалось окошко в мир.

Я увидел, как она ощерила пасть, и почувствовал настоящий страх. Моя спокойная, нежная мама теперь была жестокой и дикой, шерсть у нее встала дыбом, а глаза стали холодными.

Выступ с лязгом вернулся на место, и за ним вдруг оказался человек. До меня это дошло инстинктивно и сразу – я точно почувствовал на себе его руки или вспомнил это ощущение, хотя никогда прежде не встречался с этим существом. У него были густые волосы под носом, толстый живот и округлившиеся от удивления глаза.

Мама выпрямилась и свирепо щелкнула зубами, ее лай выражал грозное предупреждение.

– А-а! – Человек отпрянул и исчез из поля зрения. Мама продолжала лаять.

Мои братья и сестры оцепенели от беспомощного страха. Мама отступала туда, где мы сбились в кучу, изо рта у нее шла пена, шерсть стояла дыбом, уши были отведены назад. Она была в ярости – я это чувствовал, мои сородичи это чувствовали, и человек, судя по реакции, тоже, несомненно, это чувствовал.

И затем, с внезапностью, от которой мы все вздрогнули, окошко захлопнулось, лишив нас солнца, так что теперь в логово проникал только тусклый отсвет, сочившийся сквозь брезентовое покрытие.