Гэри прав. Эбби так долго употребляла разные препараты, что сделалась нечувствительна к ним. То есть ей требовалась большая доза лекарства, чтобы достичь должного эффекта. Ничего страшного, если бы боль не усиливалась. Но поскольку боль все возрастала, наша способность бороться с ней постепенно снижалась. Гэри сложил руки на груди.

– Как лечащий врач Эбби я обязан тебя предупредить. Если применять его долго, дексаметазон вызывает язву желудка, внутренние кровоизлияния, сердечную недостаточность, обезвоживание и глаукому. Не считая этого, все в порядке.

Я пожал плечами:

– Сомневаюсь, что мы будем применять его долго.

Он сунул руки в карманы и посмотрел в сторону улицы.

– И еще…

– Что?

– Ты не увидишь приближение конца. Точнее, сначала услышишь, а потом увидишь. И тогда начинай обратный отсчет. Проблема в том, что у этой пороховой бочки не видно фитиля. – Он указал на сумку. – Дексаметазон… одна инъекция снимет боль, две вырубят ее на целый день, а три… ну…

Я понял, что он пытается сказать.

– Спасибо, Гэри.

– Если хочешь что-нибудь сказать, не тяни.

– Закрой глаза.

– Что?

– Просто закрой глаза. У меня для тебя подарок.

Он послушался, и я изо всех сил треснул его в левый глаз. Гэри грохнулся на пол.

– Зачем ты это сделал?!

Я помог ему встать.

– Тебе придется что-нибудь соврать, когда будешь рассказывать эту историю менеджеру. – Я указал на опухший глаз. – Теперь у тебя есть доказательство.

– Надо было меня предупредить!

– Прости. – Я протянул ему «Актик». – Возьми, это снимет боль.

– Очень смешно.

Я спустился с крыльца.

– Досс, ты понимаешь, что творишь?

Я пожал плечами:

– Не совсем. Просто знаю, что не могу здесь оставаться.

Он покачал головой:

– Не завидую тебе.

– Увидимся, Гэри. Прости, что ударил.

– И еще кое-что…

– Что?

– Сейчас в медицинском сообществе как раз обсуждается вопрос о том, что есть предельная доза наркотического вещества. Все эти разговоры об эвтаназии… Мы постоянно спрашиваем себя, в какой именно момент врачи перешли черту и вместо того, чтобы бороться с болью, стали тихо отправлять пациентов на тот свет. Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

– Поскольку на Эбби лекарства почти не действуют, ей потребуются большие дозы. Если… если ты дашь ей то, в чем она нуждается… в итоге тебя обвинят… Короче говоря, учитывая то, что лежит в твоей сумке, и то, что будет плавать в крови Эбби, ты окажешься за решеткой до конца жизни.

– Спасибо, Гэри.

Я привязал аптечку к сиденью. Потерять можно было что угодно, кроме нее. И, наверное, пистолета. Я шагнул в лодку, погрузил конец весла в воду и оттолкнулся. В кармане зазвонил мобильник. На экране высветилось слово «сэр». Я этого ожидал, поэтому сунул телефон обратно в карман и перестал обращать на него внимание. Когда мы с Эбби только поженились, я ухитрялся избегать надзора. Через несколько минут мобильник зазвонил опять.

Эбби шепнула из-под брезента:

– Лучше ответь. Сам знаешь, он терпеть не может, когда его заставляют ждать.

Когда телефон зазвонил в четвертый раз, я ответил. Тесть заговорил со мной таким тоном, каким обычно обращался к членам сената, сидящим в другом конце зала. Этот голос часто слышали по Си-эн-эн.

– Где Эбигейл Грейс?

Длинные имена – норма в Чарлстоне. Большинство представителей высшего общества носят как минимум два имени. Это наследство золотых дней Скарлетт О’Хара и не самое тактичное напоминание о том, что твой собеседник принадлежит к благородному сословию. Когда сенатор привез Эбби в Эшли-Холл, он настоял, чтобы его дочь называли полным именем – дабы возвысить ее над «массой» и выделить из толпы соучениц. Колмэн, один из самых молодых губернаторов в истории США, не сомневался, что по его приказу все запрыгают, поэтому окружил себя соответствующими людьми. Но Эбби, девочка с косичками, ни о чем полезном не задумывалась. Она не работала на сенатора. И у нее не было иных желаний, кроме как быть его дочерью. Эбби плевать хотела на титулы. И тогда началась война.