Потушил сигарету и придержал колыхающуюся от ветра штору, пропуская Юмашеву вперед, гадая: останется или уйдет?

– Настолько противен? Предпочитаете брюнетов? Есть муж, парень, сожитель? – Довлатов протянул мне бокал, наполненный белым вином, – онемевшими пальцами сжала тонкое стекло, делая небольшой глоток. Стараясь хоть чуть-чуть затушить огонь, уже вскипающий в венах. Один его вид сейчас – это проделки дьявола, закатанные рукава открывали вид на руки забитые татуировками, рубашка, расстегнутая до половины, а на груди еще один рисунок. Внутренняя Аленка облизнулась, предвкушая возможность прикоснуться. Мозг же, сорвав голос, шептал «беги», ибо уровень здравомыслия стремительно быстро падал до критической отметки. Довлатов – это грех в человеческом обличии.

– Я понимаю, что вы не терпите отказов, Захар Александрович, но чем вас не устроил мой вариант? Я действительно считаю, что мешать работу и личное, ни в каких пропорциях нельзя, результат непредсказуем, это как играться с тротилом, – ответила все еще изо всех сил, стараясь мыслить трезво, смотреть прямо, не терять голову, но ноги уже ватные, а предательская дрожь тонкими импульсами бьет тело. Его взгляд словно набрасывал на мой разум утяжеляющую вуаль. Надо уходить. Прямо сейчас.

– Что бы там у вас ни произошло, я уверена, вы разберетесь. Мне пора, – сделала шаг, ставя бокал на столик, и сделала шаг к двери. Перехватил. Неожиданно притягивая рывком к себе и впиваясь в губы. По телу все триста восемьдесят, на обрыв проводов, с первых секунд срывая стон поражения. Поцелуй сразу глубокий, сразу язык по языку, сжигая тормоза, срывая их к хренам собачьим и бросая в топку. Запах его парфюма, тела, рома и тонкий шлейф сигарет, вызывал замыкание нейронных связей, вырубая пробки. Ответила. Задыхаясь от волн жара, прокатывающих сквозь тело, зарываясь пальцами в его волосы. Жакет и топ отброшены в сторону, как и его рубашка, мои брюки остались на полу. Подхватил, заставляя обвить ногами его тело, понес к кровати, продолжая горячими губами скользить по шее, плечам, словно оставляя невидимые печати. А мне казалось, я уже сгорала, каждое его касание ощущалось как разряд тока, приятный, и одновременно болезненный, каждый поцелуй, полуукус как удар хлыста для мазохиста. И вместе с тем внутри меня стучали и ликовали тысячи барабанов, вознося на пик блаженства.

Опустил на постель. Губами по груди, обводя ареолу и ударяя языком по соску, втягивая его губами. Пронзало насквозь, выгибая тело, сбивая дыхание, перекрывая его до асфиксии. Отстранился на мгновение, чтоб достать резинку и скинуть остатки одежды. И снова его губы на моих, токсином в кровь, заставляя ее вскипать, вырывая стон за стоном. Чувство опьянения, до головокружения, утопая в прошивающих насквозь эмоциях.

Скользнул рукой вниз, неторопливо вводя пальцы внутрь, подбросило, заставляя впиться пальцами в его спину, от первого почти болезненного спазма, заставляя до одури, до сумасшествия желать больше. Убрал руку, вызывая острое чувство опустошения, не испытываемое мной никогда. Языком по губам пока натягивал резинку.

Двинулся вперед, и я обхватила его торс ногами, упираясь пятками в поясницу, выгибаясь, позволяя проникнуть ему глубже. Сразу ритм, взрывающий сознание, разносящий на атомы и молекулы, разрывающий рецепторы. С каждой секундой заставляя улетать все больше, все выше. Мне казалось, я была пропитана им насквозь в этот момент, до самых костей, до нутра, до самого сердца. Жар до невыносимости. Еще движение, еще толчок и сжатая до предела спираль разжалась. Разрубающее разум наслаждение. Каждая мышца в теле сокращалась, вынося сознание за пределы галактики. Полосовало до черных точек перед глазами, разрывало, до немого крика. Под ним, с ним, сейчас.