– Я должен, – ответил он. – Честно. – И понял, что говорит, как ребенок, выпрашивающий игрушку. К счастью, подошла официантка с тостом на подносе и большим стаканом томатного сока. Он отвернулся, а когда вновь посмотрел на мать, та намазывала тост вареньем из баночки, что стояла на столе.

– Я должен уйти. – Мать протянула ему тост, на ее лице отразилась какая-то мысль, но она ничего не сказала. – Некоторое время ты меня не увидишь, мама. Я хочу попытаться тебе помочь. Поэтому и должен уйти.

– Помочь мне? – спросила она, и Джеку пришлось признать, что ее хладнокровие процентов на семьдесят пять естественное.

– Я хочу попытаться спасти твою жизнь.

– Всего-то?

– Я могу это сделать.

– Ты можешь спасти мою жизнь. Это впечатляет, Джеки-бой. Когда-нибудь попадешь в прайм-тайм. Никогда не думал заняться планированием сетки программ какого-нибудь телеканала? – Она положила вымазанный красным нож, и ее глаза насмешливо округлись. Но под нарочитым непониманием Джек заметил и полыхнувший пламенем ужас, и слабую, едва заметную надежду, что он действительно может что-то сделать.

– Даже если ты мне запретишь, я все равно это сделаю. Так что тебе лучше разрешить.

– Удивительное предложение. Если учесть, что я не имею ни малейшего представления о твоих намерениях.

– Я думаю, имеешь… я думаю, какое-то представление у тебя есть, мама. Потому что папа сразу бы понял, о чем я говорю.

Ее щеки покраснели. Рот превратился в тонкую полоску.

– Это так несправедливо, просто подло, Джеки. Ты не вправе обращать то, что мог знать Филип, против меня.

– Что он знал – не то, что мог знать.

– Это все собачье дерьмо, сыночек.

Официантка, ставя перед Джеком тарелку с яичницей, жареным картофелем и сосисками, шумно вдохнула.

Когда она отошла, Лили пожала плечами.

– Не могу выбрать правильный тон со здешней обслугой. Но собачье дерьмо есть собачье дерьмо и останется собачьим дерьмом, цитируя Гертруду Стайн.

– Я хочу спасти твою жизнь, мама, – повторил Джек. – Для этого мне придется пройти долгий путь и принести кое-что сюда. Именно это я и собираюсь сделать.

– Хотелось бы мне знать, о чем ты говоришь.

Прямо-таки обычный разговор, сказал себе Джек, совершенно обычный, будто речь идет о просьбе провести пару дней в доме приятеля. Он разрезал сосиску на две части, одну отправил в рот. Мать внимательно наблюдала за ним. Прожевав и проглотив половину сосиски, Джек принялся за яичницу. Бутылка Спиди камнем прижималась к его телу.

– Я также хочу, чтобы ты не вела себя так, будто не слышишь тех коротких фраз, с которыми я обращаюсь к тебе, какими бы глупыми они тебе ни казались. – Джек невозмутимо проглотил яичницу и отправил в рот несколько ломтиков соленого, с хрустящей корочкой, картофеля.

Лили сложила руки на коленях. Чем дольше он молчал, тем с большим вниманием она ждала, что он скажет еще. Джек вроде бы сосредоточился на завтраке: яичница-сосиска-картофель, сосиска-картофель-яичница, картофель-яичница-сосиска – пока не почувствовал, что мать вот-вот накричит на него.

Мой отец называл меня Странником Джеком, подумал он. Это правильно. Как я понимаю, очень даже правильно.

– Мама, – заговорил он первым, – иногда отец звонил тебе издалека, хотя ты знала, что он должен быть в городе?

Она приподняла брови.

– Иной раз ты заходила в комнату, думая, что он там, может, даже зная, что он там… но его не было?

Пусть над этим подумает.

– Нет.

На мгновение повисла тишина.

– Почти никогда.

– Мама, это случалось и со мной.

– Всегда находилось объяснение, тебе это известно.