Я на долю секунды столбенею. Осматриваюсь вокруг. Кажется, тут не так давно была весёленькая гулянка. Теперь понятно, зачем нужно убираться во всей квартире. Хотя одно радует, присутствие откровенного срача не наблюдается.

После Ян откладывает один пульт обратно на стеклянный журнальный столик и берёт другой, включает телевизор. Пару секунд думает и прибавляет:

– Знаешь, а вообще, сильно не заморачивайся. Просто прибери тут, помой посуду, пропылесось...

Охренеть «просто».

Он, наконец, переводит внимание на меня:

– Как только закончишь, можешь быть свободна.

Секунду смотрим друг на друга. Я, видимо, в ожидании команды.

– Всё, – Ян негромко хлопает ладонями. Ага, вот она. – Вперёд и с песней.

«Боюсь, если я запою, у тебя уши в трубочку свернутся», – хочется произнести это вслух, но я вовремя успеваю заткнуть особо болтливую личность внутри себя. Всё так же молча киваю и лениво бреду в ванную комнату, чтобы взять всё необходимое для уборки. По правде говоря, я уже изрядно устала. Так что нужно быстрее покончить с этим и валить домой.

Примерно через полчаса после нашего приезда Ян куда-то звонит и заказывает еду на дом. Ага, значит, даже Князь ужаса иногда кушает. Хотя если курьер привезёт коробку с дюжиной младенцев, я не удивлюсь. Пока я занимаюсь уборкой в комнатах, Ян ужинает в гостиной, одновременно смотрит телевизор. Судя по голосам и тому, что они несут, это какие-то до жути скучные каналы. Меня парень не дёргает, да и вообще ведёт себя так, словно я призрак какой-то. Как будто посуда и мусор сами по себе убираются и пылесос, подобно сверхкибернетической машине с искусственным разумом, по собственной воле катается из комнаты в комнату и собирает всё ту же пыль. Очень тихий, кстати, пылесос. Но с моей стороны жаловаться глупо. Гораздо спокойнее работается (убирается), когда Ян не пытается в очередной раз довести меня до белого каления. И не дёргает по всякой фигне. А он это очень любит. И умеет.

Кульминацией всего рабочего процесса становится кухня. Я как раз закончила с посудой, вытерла руки о полотенце и отправилась в гостиную сообщить о проделанной работе. И каково было моё удивление, когда я обнаружила Яна мирно спящим в кресле. Надо бы его разбудить, наверно. Так и поступаю.

– Ян Валерьевич, – тихо зову я, но парень не реагирует. – Ян Валерьевич, – снова повторяю его имя и снова никакой реакции. Присматриваюсь, приближаюсь на пару шагов. Может, он умер? Подхожу ещё ближе.

– Ян, ёпрст… – чуть повышаю голос, опасливо тыкаю парня в плечо указательным пальцем. – Проснись, – наклоняюсь ближе и уже громким шёпотом:

– Пожар, пожар! Мы горим, Ян! Ау…

Телевизор всё так же продолжает балаболить о своём… и больше никаких звуков. Такая странная глубокая тишина. С улицы не доносится привычного приглушённого гула машин, какой очень хорошо слышно в квартире у Лёньки. Вообще такое впечатление, словно кто-то вырубил звук, оставив только этот чёртов телевизор.

Я зачем-то сажусь на колени рядом с креслом, в котором сидит Ян, складываю руки на подлокотнике, кладу на них подбородок и некоторое время внимательно наблюдаю за спящим парнем. Я не слышу его дыхания из-за включённого телевизора, отчего хочется приложить ухо к его груди, прислушаться. А вдруг и правда помер! Но я вижу, как размеренно поднимается и опускается его грудь. Нет. Всё-таки дышит. В какой-то момент понимаю: он ведь может проснуться в любой момент! Чего я тут расселась и откровенно пялюсь на него? Но эти мысли разума не находят поддержки у других органов чувств или частей моего тела. И я всё так же продолжаю сидеть на коленях, наблюдая за юношей. Разглядываю его поистине аристократические черты лица. Как оказалось, чуть грубоватые, но в целом очень гармонирующие друг с другом. Особенно сейчас, когда парень спит. Он словно не настоящий, будто фарфоровый даже. Благородный Граф... ага. Прибывший из какого-нибудь семнадцатого или восемнадцатого века. На суперсовременной машине времени... Хотя это уже стимпанком каким-то попахивает. Глядя на это лицо, даже не верится, что оно принадлежит редкостному засранцу и подонку. Поистине жестокому человеку.