Люди не приходят на такие разговоры с хорошим. Они приходят только с плохим – с таким, о чем вспоминать не хочется.

– Твой директор сказала, чтобы я на встречу с тобой вопрос приготовил. Самый главный, который мучает… Какой у меня вопрос? «Что во мне не так?» Вот какой вопрос…

Ну ладно… Короче, я вышел, но никуда не поехал. На лестничной клетке остался… Потом послал ей эсэмэску: «Я дома. Все хорошо. Целую». У нас так принято было.

Ты понимаешь, я не то чтобы предчувствовал говно какое-то, а точно знал. Прям уверен был. И тут лифт поехал – вызвал кто-то. Время позднее очень, лифтом никто не пользуется. А тут прям грохот раздался. Как взрыв. На площадке комнатка такая была, где мусоропровод. Я спрятался там.

Лифт приехал на этаж. Вижу: из лифта мужик выходит и идет к Иркиной квартире. Он еще не подошел, а она уже выскочила, на нем повисла.

Ничего у меня в глазах не помутилось, и плохо мне не стало. Я – мужик закаленный, девяностые пережил – и жив остался, и капиталец сколотил неплохой.

Это я потом переживал сильно. Пил даже. И сейчас пью. Не суть.

Тут понятно было, что делать. А когда понятно – не плохеет.

Я из комнатки вышел, к ним подошел.

Они не удивились оба. Прям как будто ждали меня. Мужик этот, главное, улыбнулся мне, шаг навстречу сделал, даже руку протянул.

– Ты, наверное, Михаил? – спрашивает. – Мне Ирка про тебя рассказывала. Ты не думай, нас с ней ничего не связывает, кроме секса. Если она к тебе попривыкнет и у вас все всерьезку начнется, я сразу отвалю. Мы с Иркой так и договорились.

А Ирка, главное, смотрит на меня своими глазами и говорит:

– Мишк, ты хороший очень, правда. Мне интересно с тобой. Разговаривать там… И вообще… Только вот ты не возбуждаешь меня совсем, понимаешь? Ну вообще. Я тебе знаешь что скажу? Ты, когда целуешься, сглатывай, ладно? А то противно, понимаешь… Ну…

Он замолчал.

Молчал долго.

– А дальше что было?

– Что было? В морду ему дал.

Ира же рядом со мной стояла. Я ее отодвинул немножко и ударил его. Сильно. Каюсь. Не рассчитал. Он в квартиру влетел. Рухнул там. Грохот раздался. Видимо, упало что-то.

Ирка ахнула. Хотела в квартиру побежать. Но я ее схватил. За волосы. Лицо ее повернул к себе, даже не знаю зачем. Потом толкнул сильно. Она упала, наверное… Не знаю. Я к лифту пошел и уехал.

– Больше вы не виделись?

– Она звонила на следующий день. И потом еще звонила. То ли извинялась, то ли объяснялась… Не важно. Я слушал – трубку не бросал. Я вообще трубки не бросаю никогда: мерзко быть невежливым.

Только мне уже стало неинтересно. Понимаешь? В любви должно быть интересно. Вообще, в жизни должно быть интересно. А уж в любви… И вот теперь я хочу понять: что во мне не так? Буду я сглатывать перед поцелуем. И все, что ли? И все? Тогда нормально все будет? Все?

Я сначала рос в абсолютной уверенности, что любовь – это хорошо. Это даже не просто так себе хорошо, но это лучшее, что есть в жизни.

Много ли книжек про счастливую любовь? Фильмов там? Пьес?

«Они жили счастливо и умерли в один день…»? Неинтересно!

Интересно про страсти роковые, про измены… Про треугольники любовные, квадраты, ромбы…

Если собрать лучшие стихи о любви – это что такое будет? Крик о расставании. Вопль о непонимании. Вой об одиночестве.

«Я вас любил так искренно, так нежно. Как дай вам Бог любимой быть другим».

Вот что это будет.

Психологи пишут, что настоящая любовь – это свобода. Психологи всегда выдают желаемое за действительное. Психологи пишут о том, как надо.

А мы тут живем как есть.

Она не звонит.

Она не пишет.