К тебе. А все эти свои поневы и кокошники тащи к Ольге в комнату. С ней будешь жить, вдвоем. И к обеду чтоб водка была.

Входит Чижов, ставит на пол два чемодана, оглядывается.

Чижов. А где Дмитрий Иванович?

Воронцов. Уехал. К обеду будет. Что там у тебя в чемоданах?

Чижов. Придет – поглядит.

Воронцов. Нечего ему глядеть. Мы и без него поглядим. (Открывает чемодан, достает костюм, бросает на диван.) Не годится. (Достает другой костюм.) Вот этот, синий, хорош будет. Надежда, гладь этот костюм, чтоб готов был к обеду. (Чижову.) Что смотришь? Не украду – не бойся. Ишь, нафталину насыпал, как в египетской гробнице. А ну давай, у меня там чертежная доска, вынесем! (Уходит с Чижовым в кабинет.)

Надя и тетя Саша стоят в полной растерянности. Воронцов и Чижов вытаскивают из кабинета чертежную доску.

(Тете Саше). Это к тебе пойдет!

Надя(робко). Федор Александрович.

Воронцов. Ну?

Надя. Там ваш водитель, когда я выходила, говорит: «Может, Федор Александрович забыл, что ему к двенадцати в академию на заседание ехать?»

Воронцов. Чего? Заседание? Ну, конечно! Доски вам таскай, а люди ждут. Где моя шляпа? Лежала тут шляпа. (Замечает в открытом чемодане кепку Савельева, надевает ее, подходит к зеркалу.) Ну, ничего?

Чижов(растерянно). Ничего.

Воронцов. И даже – хорошо! (Сбивает кепку набекрень.) Идет. (В дверях, Чижову.) Не бойся, верну! Давайте мне тут все побыстрей переставляйте.

Тетя Саша. И чего это ты затеял, балабол? Чего это ты пожар-то сделал?

Воронцов(в дверях). Человек приехал. Жить здесь будет.

Вечер того же дня. Воронцов раздраженно ходит по комнате. На стуле с унылым видом сидит Вася.

Воронцов. Сколько времени?

Вася. Двадцать один час.

Воронцов. А по-человечески?

Вася. По-человечески – девять.

Воронцов. Не могу я его больше ждать. Мне ехать надо… Я уеду, а он тут без меня удерет. Номер ему достали?

Вася. До двадцати двух часов. Если не явимся – разбронируют.

Воронцов. И очень хорошо. И пусть разбронируют.

Вася. А вы знаете, что мне за это от полковника будет?

Воронцов. Ничего, голову не оторвет! Добро б кадровый был, а то, как и я, – по сути – гражданский человек!

Вася. Гражданский? Ого-го!

Воронцов. А вы сами до войны военным были или тоже гражданский?

Вася. Был когда-то артистом.

Воронцов. Оперным?

Вася. Нет, драматическим.

Воронцов. Ну, это еще так-сяк.

Вася. С вашего разрешения, пойду в гостиницу, проверю.

Воронцов. Подождите, подвезу, мне тоже ехать. (Вдруг перейдя на «ты».) А хотя нет, – раз номер бронировать хочешь – не повезу. Иди пешком.

Вася выходит. Входит Оля.

Оля. Все еще не уехал? Ждешь своего полковника?

Воронцов. Черт бы его драл. К обеду не явился! Перетащила к себе тетку?

Оля. В основном. Она с ног свалилась, спит.

Воронцов. И очень хорошо. А то ходила бы тут, под ногами путалась – «балабон», «балабон». А что это за слово – и сама не знает. Балабон! Ну, я иду.

Оля. Ты уже полчаса это говоришь.

Воронцов. А я всегда о том, что я иду, говорю заранее, – надо привыкнуть. Поеду и вернусь в эти… как их… в двадцать три часа. А ты изволь, чтобы полковник не смел никуда удирать. Чтоб распаковался, принял ванну и вообще, чтобы, когда я вернусь, мне уже с ним не спорить. Надоело. Поняла?

Оля. Постараюсь, насколько это в моих слабых силах, задержать столь драгоценного для тебя полковника.

Воронцов. Он не драгоценный, дура! Он человек, у которого все пропало! Он на пепелище приехал, а тут какие-то черти новоявленные живут, вроде нас с тобой. Он прекрасный, деликатный человек. Он, может, сто мостов под огнем построил. И даже одни мой взорвал, черт бы его драл… И не смей ворчать, что тетку к тебе переселил! Ну, я иду.