Для египетских жрецов храмы были не столько обиталищем богов, сколько их местом отдыха на земле, а образы божественных существ представляли собой некие сосуды, которые боги могли в некий момент наполнять своей божественной сущностью и общаться с человеком. Жизнь и уровень общения в таких храмах были невыразимо возвышенны; возможно, никогда до или после в истории человечества в храмах не было такой атмосферы святости. В их пределах не допускалось даже намека на зло, богохульство и нечистоплотность. И именно они были самым подходящим местом для совершения таинств, целью которых была подготовка человеческой души к контакту с ее Создателем.

В этих величественных, исполненных молчания храмах, которые, казалось, позаимствовали свою грандиозность у вечной тишины, создавалась нужная обстановка и атмосфера для воскрешения в памяти божественного, для установления контакта с ним и достижения высшей степени его осмысления. Нельзя сказать, что то же самое было совсем уж невозможно где-нибудь на рыночной площади, но мудрость, это редкое порождение спокойного и возвышенного духа, убедительно свидетельствует о том, что для непосвященного, делающего первые шаги в область тайного, тишина и тень столь же необходимы для размышления и молитвы, как солнце и дождь для растения. В действительности молчание и сумрак – это свет и жизнь сокровенного существования, защита развивающегося духа от материального мира. Ведь этот развивающийся дух, подобно младенцу в утробе матери, должен быть абсолютно защищен от вредного влияния внешнего мира, если он хочет выжить и появиться на свет здоровым.

Таким образом, эти исполненные молчания кельи, столь подходящие для инициации, были для еще не развитых душ своеобразными перегонными кубами, где они прикасались к тайне духовного возрождения, которое, собственно, и есть конечная цель любых таинств. Там неофит ждал, пока внутренний голос (то есть голос самого бога) не подсказывал ему, что он готов к любым испытаниям. Испытанием было уже само стремление к этому постижению тайны, готовившее его душу и сердце к новым горизонтам. Возможно, читатель, сидящий в каком-нибудь древнем храме, где сосредоточены священные традиции, постепенно начинает испытывать благоговейный трепет перед обстановкой этого храма. Это мимолетное чувство восторга и поклонения не идет ни в какое сравнение с тем восторгом и страхом, которое испытывал неофит, сознательно посвящавший себя служению богу на гораздо более возвышенном уровне, который скоро должен был открыться ему.

Бог дает каждому веку свое собственное откровение, наиболее подходящее его условиям. Но кто может сказать, что Древний Египет не был удостоен самого высшего и благороднейшего откровения, когда-либо нисходившего на эту землю? Ведь нигде и никогда мир не знал такой святой и возвышенной величественности.

Отношения египетских таинств с таинствами элевсинского и орфического культов – это отношения матери и дочери. И именно благодаря тому, что мы можем узнать, собрав по крупицам мельчайшие подробности о последних, мы способны расширить свои знания о первых.

Далее мы еще будем касаться связей египетских таинств с эллинскими. Однако следует еще внимательно проанализировать отношение греков ко всему мистическому. Мы знаем, что в начале греческой истории орфические таинства процветали, а они, согласно Геродоту и другим, имели египетские корни. Именно из этого культа великая мистическая школа Пифагора заимствовала свои идеи о странствиях души и внутренне присущем ей стремлении к очищению. В философии Гераклита мы находим, пожалуй, самое точное описание идей, стоявших за таинствами целой череды эпизодов пантеизма.