Горский бы ей не сказал. Это полностью противоречит его принципам.

И потом, он уверял меня, что дочь Алиева самостоятельная девушка, в няньках не нуждается: вкусно поест в своей комнате, уснёт, и даже не пикнет.

Ага, разбежалась!

Какого хрена ей до сих пор не спится?

И вообще, почему она лыка не вяжет? Откуда ей известно о моей встрече с Илоной?

Застукала нас в кабинете?

У неё в пятой точке встроенный радар на чужие интрижки?

— Никитичка, — Злата пьяненько заливает, вновь переключаясь на Горыныча и делая вид, что я здесь всего лишь для интерьера. Так… Вместо греческой универсальной колонны, мать её.

— М? — мычит железный буддист, навострив уши, чтобы в них вливали сироп.

Лапищи жестом отправляют меня на хрен. Мол, всё под контролем, Тёмный. Вали куда шёл.

Ну конечно!

С хуя ли я сюда припёрся? Тут и без меня хорошо. Идиллия, блять.

Контроль у Горыныча просто зашкаливает! Так и прёт наружу изо всех щелей! Излучает со всех сторон! Особенно с той, где задница Златы упорно вырисовывает восьмерки.

— Мозж… Может мне нужно было научица трахца лучше? А? Курсы там какие-нить… Как думешь, Мамуля? — икает мелкая пьянь, а затем на мгновение задерживает дыхание, словно пытается усмирить непослушный язык, который норовит завязаться в узел. — Ты жзжзже мастер в этих делах. Да? Вот объясни? Почему мужки… изм… измняют девушкам? А? Зачем им сшлюхи-с? Тебе тоже нравится трахать их в рот?

Я тупо закашливаюсь, случайно вдохнув слюну. Рефлекторно поправляю дрогнувший член за молнией и глубже вдыхаю.

«Всё. Харэ!» — отталкиваюсь от косяка и направляюсь к ним.

Кому-то точно пора спать.

Ну, пиздец!

Девчонка Алиева выросла, а наивность из неё не вышла.

Какие, нахрен, измены?

Что значит «нравится трахать их в рот»?

Подглядывала?

К чему, вообще, все эти вопросы?

— Никит, тебе пора, — говорю я, подходя к балконной двери и распахивая её.

В спальню тут же вливается поток свежести. Это поможет Злате быстрее прийти в себя.

— Ничё не пора. Лезжа-ать! — Златка тут же наваливается на Горыныча, когда тот делает попытку подняться. Придавливает его обратно к подушкам своими соблазнительными формами.

И все же красивая девочка. Спортивная.

На узкой спине, обтянутой коротким топом, просматриваются едва заметные, но отчётливые линии мышц. Ловлю себя на том, что липну на них взглядом.

Блять, Тёмный, вот только ты не сходи с ума. Ладно?

— Мы ещё не кон-чили! — выпаливает Алиева, выбивая из моей груди воздух. — И вообще, Андрей Виктрвич, это моя спальня! Чё вы тут раскмандвлись? Мамуля со мной с-спит. Ясно? У нас тут… — Злата замолкает. Раздаётся очередное характерное «ик». — С-с-с… с-сеанс пс-сихтрапии! Горыне прим… примочечку на глаз надо прлжить. Вззз… взаимно!

— Приложишь ему потом на два, — раздражённо рявкаю, удивляясь собственной вспыльчивости. — Завтра утром будет как раз актуально, а сейчас отдыхать!

Впервые злюсь на Злату.

Выуживая из бара для неё газировку, сам надпиваю глоток. Нервно выдыхаю.

— О-о-ой… — с наигранной тягучестью выдаёт пьянчужка. — Ты это с-слышал? Головы тебе не сносить, Горыня, — цокает языком острячка и делает глоток шампанского из горла. — Дазже этой. Ик, — тычет бутылкой Никите в пах, тот дёргается, как ошпаренный, инстинктивно сжимаясь. — Графья нынче-с злые пошли-с. Нервные. Угрожают-с, — добавляет, передразнивая меня.

— Думаешь? — подыгрывает ей Горский, как ребёнку.

— Ага-с.

— То-то я смотрю, Тёмный на мавра стал похож. Хрен отличишь. Как бы не придушил тебя тут на ложе в объятиях. Или меня…

— Никит, — с нажимом прерываю его шуточный трёп, подходя к кровати вплотную. — Пусть она проспится.