Старик радовался, радовался тому, что замазка такая мягкая и жирная, что её не приходится разминать пальцами, которые уже не такие сильные, как когда-то… Радовался, что замазка сама легко заходит во все дыры и щели, что вода уже больше никогда не сможет проникнуть в дом… Старик работал, радость переполняла его и он не понимал уже, его ли это радость, или же чья-то ещё: радость, чувство благодарности, исполненного долга, ощущения своей полезности, нужности людям… Радости от того, что ты помог именно тому, кому была необходима твоя помощь.

Старик закончил работу и удовлетворённо кивнул: крыша нигде не светилась. Он ещё раз оглядел ровную белую поверхность, погладил рукой. Крыша казалась тёплой, хотя снаружи шёл холодный осенний дождь.

Кряхтя, он спустился с лестницы, отдышался и вошёл в дом к старухе.

– Убирай вёдра, – улыбаясь, сказал он, – я всё сделал.

– Что это было? – испуганно спросила старуха, сдвигая в сторону вёдра и тазы.

– Замазка, – устало произнес старик, опускаясь на кровать. – Очень хорошая замазка.

(рассказ старого холостяка)

…Все спрашивают меня, отчего я не женился? Случай один из головы не идёт. Может, имеет он отношение к моей неженитьбе, а может, и нет. И что это было – сам не знаю.

Был я тогда на охоте – лет двадцать тому уж прошло – сманили друзья на уток. Да и сманивать-то особо не надо было, намекнули только: собираемся, мол… а я уж тут как тут, при полной охотничьей амуниции.

Поехали недалёконько, вёрст… то бишь километров, пятьдесят от города всего. Но места утиные, надёжные. Уток здесь не по одной брали.

На вечерней зорьке нам в тот день постоять не удалось – и приехали позднёнько, и хату для ночлега решили поначалу отыскать – на две ночи ведь прибыли, не на одну. Основательней останавливаться следовало.

А утром, чуть светать, все уже на ногах. Собачка только у одного из нас была – спаниелька, кобелёк Удар – у Гриши Пустовойтова… Да и не об ней речь – просто вспомнил я её чего-то, к слову пришлось. Будь у меня собака – стрелял бы, не осторожничал: в воду упадет утка – собачка и принесет. А так выбирать приходилось, чтоб ближе к берегу дичь положить, а то и вовсе на берег. Ну, это уж когда есть время выбрать…

Разбрелись мы по своим местам – кому какое выпало, как уговорились. Хоть и знают все, что по кустам стрелять не гоже, а всё же к чужому месту лучше не ходить – ну-ка не удержится кто, да и бахнет по утке, а за уткой – человек…

Стою я и смотрю на окрестную природу. Бывали мы здесь, и не раз бывали, а вот привлекает она моё внимание. И ничего с этим поделать нельзя, а можно только смотреть и любоваться. И как туман над водой стоит, рыба плеснётся, или лягушка проскачет – всё как внове. Тишина. Слышу – бахнуло вдалеке. Ну, думаю, началось. Поднял и я ружьё поудобнее, жду. Глядь – летит что-то, и крыльями машет. Видно, спугнуло первым-то выстрелом. Подобрался я, подождал, пока над берегом полетит – это чтобы в воду-то не упало, кто за ней тогда полезет? – поднял ружьишко и бабахнул… Темновато ещё было, бил почти что наудачу, поэтому ударил сразу из двух стволов – чтобы наверняка.

Точно вскрик какой раздался впереди, вроде «Ай!»… и гляжу – падает моя утка в кусты, шагах в тридцати от меня, а может, чуть и подале, в траву, в камыш. Перехватил я ружьё в руку и полез искать первую свою сегодня утку.

Иду, камыш раздвигаю, ищу. А там местами – то низкая трава, кочки, а то опять камыш. Вроде и заметил я место точно, а всё не найду никак. Начал кругами ходить. «Вот ведь напасть, – думаю, – обманное место какое, уж под ногами хлюпает, а всё ничего не видать».