И за свою вспыхнувшую тягу к ней о себя сейчас проклинал.

– Чего ты добиваешься? – спросил он, не раскрывая карт.

– Я не поняла твой вопрос.

– Хочешь ты чего? – повторил он, перемещая быстрый взгляд по доступным взгляду частям ее лица и тела: глаза, ключицы, шея, рот.

Быстро облизал свои губы, ощущая уже знакомый каждому мужчине разгон тестостерона. – Ты позлить меня решила?

– Да не собиралась я тебя злить, снова считаешь себя центром вселенной.

Ее дыхание было глубоким, надсадным. Тоже быстро облизала губы, но уверенный взгляд от его пронизывающих глаз не отвела. – Я действительно хочу, чтобы ты оставил нас в покое.

– Чушь! – самоуверенно бросил он. – Хочешь сказать, что всю жизнь мечтала о деревенщине, который весит полторы тонны?

– А ты хотел бы услышать, что о тебе?

– Я хотел бы услышать правду.

– Валентин хороший и порядочный человек…

– И засыпая, ты думаешь о нем? – он наклонился к ее лицу, специально провоцируя на то, чтобы выдала свои истинные эмоции, но она оказалась на удивление стойкой.

– А кто тебе сказал, что мы не засыпаем с ним вместе?

Вот же зараза!

Он отпрянул, изо всех сдерживая нарастающее раздражение. На то, что сейчас она, а не он, оказалась более стойкой. Хотел вывести на эмоции ее, а в итоге вывелся на них сам.

Да как у тебя это получается, пигалица?

– Когда вернется моя дочь? – спросил он, специально сменив тему.

– Прекрати постоянно делать акцент на том, что она твоя.

– Но она же моя.

– Биологически. А по факту никто, она знать тебя не знала все эти годы.

– Благодаря тебе.

– Конечно, а как я должна была поступить? – разозлилась она, как и всякий раз, когда речь заходила о ее ребенке. – Я должна была рассказать ей, что где-то там, в Америке, топчет улицы Бродвея ее папочка? Что просто воспользовался ее мамой и… – осеклась, явно не желая развивать тему. – В общем все, Вишневский, пожалуйста, давай не будем. Просто уходи.

– Воспользовался ее мамой? – прищурив глаза, сразу же зацепился он. – То есть ты считаешь, что я тобой просто воспользовался? На жертву ты мало похожа.

– А тебе хотелось бы, чтобы я превратилась в ничто? – не сдавала позиций она. – Чтобы создала алтарь имени тебя, плакала ночами возле твоей фотографии?

Как бы грубо это не прозвучало, но да, первое время, преисполненный идиотской обиды, он хотел, чтобы она сильно пожалела о том, что сделала. Конечно, хотел. Хотел, чтобы помнила о нем и каждый божий день просыпаясь утром жалела о своем поступке. Ведь это она кинула его, сказав, дословно: "Я слишком долго тебя любила и перегорела. Ты стал моим первым, мечта исполнилась, пора придумывать другую, но уже без твоего участия".

Это были ее слова! Так какого черта она стоит сейчас и собирает какую-то чушь, что это он ей воспользовался?

Может, потому что это вообще в природе женщины обязательно найти крайнего, и обязательно "козла", на которого можно свалить все свои неурядицы?

Но вот загвоздка – по отношению к ней он как раз-таки козлом не был. Наверное, к ней единственной. Да он в Америку ее забрать с собой хотел! И забрал бы, сложись оно все иначе. Возможно, через два дня бы пожалел о своем решении, но получать образование можно было и не оставаясь вместе.

Отец вполне был в силах оплатить ее обучение и проживание, более того, наверняка был бы не против: ее отца, который когда-то ценой своей жизни спас жизнь ему, он очень уважал и был перед ним в долгу. Ее реальность могла бы быть сейчас совершенно другой, но она сама взяла все и испортила.

И еще вот так запросто обвиняет его в том, что это он ей воспользовался? Да она хотела той ночи не меньше его! Она знала, что делает. Тогда какого черта?