– О чем вы?

– Вы герой повествования, граф. Можно было бы назвать вас литературным героем, но есть серьезные сомнения, что текст, благодаря которому вы возникаете, имеет право называться литературой. Попробую сделать так, чтобы до вас это окончательно дошло…

Т. вдруг испытал головокружение – ему представилось, что он стоит на поверхности огромного бумажного листа, то распадаясь на разбросанные по белой плоскости буквы, то возникая из их роя. Мелькнула догадка, что наваждение кончится, если буквы сложатся в какое-то главное слово – но этого слова он не знал… Переживание было коротким, но пронзительно-жутким, словно он вспомнил страшный сон, который снится ему каждую ночь, но забывается каждое утро.

Ариэль наморщил лицо в сострадательную гримасу.

– Это вам неприятно, – сказал он, – потому что вы, вне всякого сомнения, тешили себя совсем иными мыслями о своей природе. Но именно так обстоят дела.

– Вы говорили, я не ваша выдумка.

– Вы не моя выдумка, совершенно верно. Как я уже говорил, ваш отдаленный прототип – писатель Лев Толстой. Но во всем остальном вы просто герой повествования, такой же, как Кнопф и княгиня Тараканова. В настоящий момент я вступаю с вами в контакт с помощью уже знакомой вам каббалистической процедуры.

– Но ведь вы намекали… Вы говорили о загробном воздаянии, положенном писателю. И дали понять, что я как раз и претерпеваю такое наказание.

– Ничего подобного. Я всего лишь пересказал вам слова моего дедушки о природе литературных персонажей. Сам я не имею понятия, правда это или нет. Но даже если все именно так, покойный граф Толстой может с одинаковым успехом оказаться не вами, а Кнопфом или кем-нибудь из амазонских убийц.

Подождав немного и поняв, что Т. ничего не скажет, Ариэль продолжал:

– Позвольте принести вам извинения за случившееся в мое отсутствие. Это все Митенька. Я, если честно, недоглядел.

– Что за чушь вы говорите, – сказал Т. – Какой еще к черту Митенька?

– Не знаю даже, как начать, – вздохнул Ариэль. – Хочется верить, беседа с княгиней Таракановой подготовила вас к подобному развитию событий. Хотя, конечно, подготовиться к такому трудно.

– Выкладывайте.

Император на портрете закрыл глаза и несколько секунд думал, подбирая слова.

– Скажите, – заговорил он, – вы когда-нибудь слышали про машину Тьюринга?

– Нет. Что это?

– Это из математики. Условное вычислительное устройство, к работе которого можно свести все человеческие исчисления. Если коротко, каретка перемещается по бумажной ленте, считывает с нее знаки и, подчиняясь некоему правилу, наносит на нее другие знаки.

– Я слаб в точных науках.

– Ну представьте, что железнодорожный обходчик идет вдоль рельсов. На шпалах мелом нарисованы особые значки. Обходчик заглядывает в специальную таблицу соответствий, которую ему выдает железнодорожное начальство, и пишет на рельсах требуемые буквы или слова.

– Это уже легче, – сказал Т. – Хотя от таких обходчиков, я полагаю, и бывают все крушения.

– Писателя, – продолжал Ариэль, – можно считать машиной Тьюринга – или, то же самое, таким путевым обходчиком. Как вы понимаете, все дело здесь в таблице соответствий, которую он держит в руках. Ибо знаки на шпалах практически не меняются. Впечатления от жизни одинаковы во все времена – небо синее, трава зеленая, люди дрянь, но бывают приятные исключения. А вот выходная последовательность букв в каждом веке разная. Почему? Именно потому, что в машине Тьюринга меняется таблица соответствий.

– А как она меняется?

– О, вот в этом и дело! В ваше время писатель впитывал в себя, фигурально выражаясь, слезы мира, а затем создавал текст, остро задевающий человеческую душу. Людям тогда нравилось, что их берут за душу по дороге с земского собрания на каторгу. Причем они позволяли трогать себя за это самое не только лицам духовного звания или хотя бы аристократического круга, а вообще любому парвеню с сомнительной метрикой. Но сейчас, через столетие, таблица соответствий стала совсем другой. От писателя требуется преобразовать жизненные впечатления в текст, приносящий максимальную прибыль. Понимаете? Литературное творчество превратилось в искусство составления буквенных комбинаций, продающихся наилучшим образом. Это тоже своего рода каббала. Но не та, которую практиковал мой дедушка.