А сегодня прям зверенышем себя чувствую. Едва вымыв руки, шарюсь по холодильнику, пока мама накрывает стол. Пару зеленых оливок, острая сырная палочка, вяленая помидорка, шоколадная конфета, кусочек соленой рыбки… И я резко торможу.

Нет, благо плохо мне не становится. Просто я догоняю, как, должно быть, странно выгляжу со стороны. Осторожно поглядывая на маму, плавно ухожу от холодильника. А прожевав, принимаюсь, как раньше, напевать какую-то веселую ерунду.

– Ты на пляже была? Плавала? Или к танцам вернулась? – заваливает вопросами мама.

Сказать, что все были удивлены, когда я в конце июля забросила танцы и забрала документы из университета культуры и искусств, чтобы по блату пропихнуться в нашу местную академию IT-технологий – это ничего не сказать. Они были потрясены! Ведь пение и танцы были всей моей жизнью. И тут ни с того ни с сего я вдруг заявила, что на профессиональном уровне больше заниматься не планирую.

Объяснить им причины не могла. Но и изводить себя сценой не стала. Ушел запал.

– Нет, мамулечка, не плавала, и в спорткомплексе не была, – стараюсь звучать легко. Пока садимся за стол, улыбаюсь. – Сначала гуляла, потом к Лизе зашла, потом опять гуляла.

– Умница, – заключает с той же улыбкой мама. – Ой, – в какой-то момент спохватывается. – Никита тебя потерял. Звонил раз пять. Все спрашивал, не пришла ли…

– Мм-м… – закатывая глаза, скашиваю и слегка раздраженно тяну уголок губ вверх. – Наверное, телефон на беззвучном стоит. Перезвоню позже.

Но сразу после обеда мне этого делать не хочется.

Я поднимаюсь в свою комнату, сажусь за мольберт, открываю краски и берусь за кисти. Художник из меня посредственный. Творческий человек не талантлив во всем. Но мне нравится что-то чудить на холсте. Что-то, что никто не поймет. Мой психотерапевт называет это терапией.

Возможно, так и есть. Ведь, размазывая краски по листу, я незаметно погружаюсь в себя. Прокручиваю то, что сегодня произошло. Принимаю возвращение Шатохина. Прорабатываю свои эмоции.

И по итогу говорю себе: «Я не какая-нибудь безмозглая самка. Мои реакции на него – это нечто давнее, невыгоревшее. Я не люблю его. Мне он неинтересен. Он испорченный. Он бесчувственный. Он – все тот же Даня Шатохин, которого мы все знаем. Он спит со всеми подряд. Он трахался с одной из своих шлюх прямо у меня на глазах! Мне он не нужен! У меня есть Никита!»

Вдыхаю и задерживаю кислород в легких, когда понимаю, что мои эмоции становятся слишком агрессивными.

Вдох-выдох.

Сердце постепенно успокаивается. Пульс замедляется. Все плохое из меня испаряется. В моей голове порядок. В душе покой. Вокруг меня защита.

– Ринуль? – заглядывает в комнату мама. – Никита приехал.

Поджимая губы, откладываю кисть.

Я ему так и не перезвонила. Лопнуло терпение, что ли?

– Сейчас спущусь, мам. Две минуты.

– Окей.

3. 3

Не желаю с ним в одном доме находиться!

© Марина Чарушина

– Мариш…

Дыхание Никиты окатывает горячей волной шею. Ладони нетерпеливо скользят с живота на грудь. Эрекция вжимается в ягодицы. Я мгновенно дрожать начинаю. Только не от возбуждения, как случилось чуть ранее, при встрече с проклятым дьяволом Даниилом Шатохиным. Все, что я чувствую сейчас – это уже привычный, но все такой же разрушительный панический ужас.

Чудовище проснулось.

Прикрывая веки, рвано хватаю воздух. Грудь на подъеме раздувает настолько, что ребрам больно. Секунда, две, три… Сдаваясь зарождающейся истерике, резко распахиваю глаза, только чтобы грубо сбросить руки Никиты со своего тела и стремительно уйти в сторону. У качелей замираю, хотя охота двинуться дальше. И бежать, бежать, бежать… Пока силы не иссякнут.