Я задыхаюсь. Под натиском его рук и губ проваливаюсь под тот самый лед, а там пламя пылает. Я в нем тону. Захлебываясь частыми надорванными вздохами, пытаюсь выбраться. Но… В этот самый момент Данина ладонь ложится мне на шею, пальцы находят подбородок, стискивают и поворачивают мое лицо. Судорожно вдыхаю густой мужской выдох, отравляюсь и, резко подавшись вперед, сама впиваюсь в его рот.

11. 11

Это ничего не значит, Дань!

© Марина Чарушина

В тот момент, когда наши рты сталкиваются, я блокирую свое сознание. Я просто не смею о чем бы то ни было думать. Я до ужаса боюсь своих мыслей. Потому-то лучше без всякого анализирующего дерьма – с дребезжащим вакуумом в голове, на голых инстинктах. Хватит того, что над нами гул разносится, будто на Землю летит метеорит. Господи, он ведь рухнет… Да, он обязательно рухнет. Но нам с Шатохиным, совсем как раньше, едва между нами вспыхивает пожар, становится плевать на последствия.

Если бы я позволила себе думать, я бы отметила, что Даня выкатывает на меня странный состав эмоций. Он агрессивно нападает на мой рот, причиняет своими неосторожными движениями боль, таранит, разрушает. И одновременно с этим он дрожит, стонет, задыхается и всеми своими действиями будто вымаливает у меня ласку.

Его язык вторгается в мой рот, будто то самое чудовище. Беснуется там, пока я не перехватываю инициативу, кусаю, обвожу своим, жадно посасываю и снова кусаю. Потом и вовсе выталкиваю, чтобы нырнуть вместе с ним в его рот. Там так много моего любимого вкуса, моего опиатического наркотика… Я тотчас получаю передозировку. Захлебываясь эйфорией, теряюсь в пространстве и времени, взлетаю и падаю, и снова взлетаю... Вместе с сумасшедшим головокружением по моему телу расходится пронизывающее насквозь яростное покалывание.

Что это? Болевые спазмы? Ледяные шпоры? Смертельный жар? Электрические разряды?

Что, Господи?

Наверное, все вместе.

А потом… Даня вдруг отстраняется.

Шумно вздыхаю, сцепляю зубы и старательно гашу бурную волну разочарования. Я настолько занята тем, чтобы вернуть себе толику какого-то контроля, что даже не реагирую, когда над кроватью вспыхивает мягкий желтый свет. Шатохин же, едва наши взгляды встречаются, откидывает одеяло и, дергая меня за руки, заставляет принять сидячее положение.

Я собираюсь разразиться привычной и столь необходимой сейчас руганью. Иначе не знаю, как справиться с пульсирующим комом эмоций, который рванул вверх и перекрыл мне гортань.

Только не успеваю ничего придумать, как оказываюсь сверху на Дане. Лицом к лицу, грудь к груди, плоть к плоти – очень-очень близко, удушающе неловко и невероятно волнующе. Все то возбуждение, что я успела накопить за вечер и в особенности последние минуты, пока мы целовались, становится чрезвычайно очевидным и начинает бешеными скачками увеличиваться. Его каменный член, елозя между моих половых губ, буквально утопает в вязких соках моего возбуждения.

Я не из скромниц, но сейчас, когда вижу в глазах Шатохина нечто слишком чувственное и чересчур интенсивное, меня вдруг окатывает жгучим стыдом.

– Я устала… – пытаюсь выкрутиться.

Он не отвечает. Запускает в мои волосы ладони и так нежно прочесывает между прядями пальцами, что я вся сжимаюсь и содрогаюсь.

– Даня…

Его губы касаются моих, но не целуют. Сливается лишь наше сбивчивое высокое дыхание. Сцепляются взгляды. Спаивается перегретая плоть.

«Пункт первый: Красавица и Чудовище. Энергетический обмен…»

В мозгу всплывает информация по тантрическому сексу, который я когда-то пыталась изучать, чтобы покорить сверхсложную натуру Шатохина. То положение, которое мы сейчас занимаем, используют в тантре чаще всего. Именно оно наиболее точно отражает гендерную полярность женской и мужской энергии.