– Пишите, мне все равно! Как только Катя мне сказала, я сразу! Я его не боюсь, мерзавца…

Следователь мигнул письмоводителю и заговорил:

– По порядку, сударыня. Имя, отчество, звание и все прочее?

– Знаю, знаю! Звать меня Караваева, Марья Васильевна, кронштадтская мещанка, сирота, православная, двадцать четыре года, цеховая портниха. Вот и все! Довольно?

– Великолепно, – улыбался следователь, – теперь что вы имеете передать по делу об убийстве Дергачева?

– А кто убийца! Видите ли, я прямо, – начала она, оборачиваясь то к Ястребову, то к Флегонтову, я прямо скажу, что была на содержании у Дергачева. Скупой был покойник. Правда, возил гулять, платья дарил, вещь, коли заклад просрочен.

– Как? Он под вещи давал?

– А то как же! По клубам больше. Проиграются и закладывают.

– Так. Продолжайте.

– А денег всего сто рублей давал. У него племянник Степан Петрович Трехин. Только совсем разбойник. Пьет и буянит. Я уж вам всю правду говорю. Я попуталась с ним и даже денег ему давала, только с ним одно горе. А тут он с Дунькой связался. Да! Она у Коровина на содержании. Так вот. Этот Дергачев, покойник, царство ему небесное, раз мне и говорит: «Никого у меня нет. Люби меня крепко, а я на тебя все отпишу». Вот как я поссорилась со Степкой, и скажи ему это. Как он зарычит, как вскочит! «Да я, – кричит, – убью раньше того!» И убежал. Это в субботу было, а нынче читаю – и убил! Понятно – он!

Она порывисто перевела дух. Наступила тишина. Флегонтов торопливо подал бумагу следователю. Ястребов прочел вслух показание.

– Теперь подпишите его!

– С удовольствием.

Она сняла перчатку и старательно вывела свою фамилию. Потом встала, взяла зонтик и сказала:

– Я вас очень просить буду поискать завещание.

– Есть, так отыщем! Ваш адрес?

– Поварской, дом пять!

– В случае чего мы вас потревожим. А Трехина адрес?

– Жил на Невском, пятьдесят четыре, в меблирушках[7], а сейчас не знаю!

– Благодарю вас!

– А убил он, это я знаю!

Караваева сделала общий поклон и, шурша юбками, вышла.

– Ну, что вы думаете? – спросил следователь.

– Разузнать надо, – сказал Патмосов.

– Непременно! Севастьян Лукич, напишите повестку Трехину.

– А как насчет Прохора Резцова? – спросил Патмосов.

Следователь развел руками.

– И не пойму! Вот история! Понятно, арестуйте. Что на него смотреть! Не он – отпустим! Теперь у нас двое.

Трехина искать не пришлось. Он приехал в квартиру убитого дяди и тотчас начал распоряжаться в ней как хозяин.

Это был господин лет тридцати трех, с типичной наружностью отставного поручика-скандалиста.

– Где ключи? – спросил он у Лукерьи, едва вошел в комнату.

– У следователя и пристава. Пришли, все описали, печати присургучили и ушли!

– Так! А ты стащить много успела? А? Ха-ха-ха! Ну, там я с ними поговорю! А теперь устрой закуску и водки! Скоро!

Лукерья засуетилась готовить завтрак новому барину.

Он прошел в спальню, где, не снимая сапог, растянулся на дядюшкиной постели. Лукерья принесла ему завтрак.

– Свои истратила, – сказала она.

– Ничего, сквитаемся, – ответил Трехин и, обняв ее под колени, привлек на постель.

– Ну, говори, старый хрыч путался с тобою? А?

– Что это вы, какие глупости! – кокетливо усмехнулась Лукерья, оказывая ему слабое сопротивление.

– Рассказывай! Он ко всякой бабе, как муха к меду! Машка была?

– Была. К следователю ездила и на вас показала, а потом сюда.

– На меня? Что на меня?

– А что вы дядюшку своего убили! – сказала Лукерья.

Трехин выпустил ее и вскочил.

– Это она на меня! Ха-ха-ха! Со злости, значит. От великой ревности. Ну, уж и оттреплю я ей шиньон! Будет знать Степана!.. А что ей наследство улыбнулось – это верно!