- О, спасибо, – тихим чужим голосом ответила я; в горле запершило. – Если можно, просто воды.
Чужой голос, чужой язык.
Какой-то очень необычный язык: певучий, красивый, лёгкий, будто сотканный из воздушных нитей.
Но почему я понимаю его и даже свободно на нём говорю? Не помню, чтобы когда-нибудь изучала его... Единственный иностранный язык, на котором я умела более-менее сносно общаться, английский. Он был в школьной программе, мне давался в общем-то легко, и в моём табеле успеваемости напротив графы «иностранный язык» всегда красовались твёрдые пятёрки...
Но этот мелодичный переливчатый, точно струившийся по воздуху язык, будто придуманный сказочными существами, я точно слышала впервые.
- Может, всё-таки свежевыжатый сок цитралли? Здесь его делают великолепно. Он освежит вас, взбодрит...
- Нет, спасибо, только воды.
Я почувствовала себя смущённой. Надеюсь, гостеприимная хозяйка не обиделась на то, что я отказалась от сока цитралли? Сок цитралли... Никогда прежде не слышала о таком. Цитрусовый, что ли?
Этот короткий диалог дал мне возможность справиться с неловкостью и заставить себя наконец посмотреть на новую необычную реальность.
Где я? Кто эта женщина? Почему она называет меня дюксесс: что это вообще за слово такое и что оно значит? Почему мы говорим на чужом языке? Хотя, чужой он, судя по всему, только для меня...
Разлепив глаза, я огляделась.
Мягкий свет розовых свечей в красивых серебряных канделябрах выхватывает старинные фрески на стенах. Стены упираются в высокий потолок с позолоченной лепниной. На добротном дубовом комоде стоят красивые свежие цветы в высокой стеклянной вазе причудливой формы. Рядом с комодом – кресло с гладкой бежевой обшивкой в пёстрых мелких цветочках вроде маргариток. На резной этажерке в углу – сверкающие хрустальные флаконы разных размеров, изящные плетёные корзинки и какие-то фарфоровые безделушки: совсем не в моём вкусе.
Узкие стрельчатые окна занавешены серым полотном. Двери закрыты. Воздух, насыщенный смешанным запахом лекарственных трав, эфирных масел и ещё чем-то, с металлическим оттенком, тяжёл и душен.
Почти всю комнату занимала огромная кровать с резными деревянными столбиками, под шикарным балдахином из прозрачной и почти воздушной ткани, украшенной золотистыми блёстками.
И я лежала в этой кровати... среди белых, как снег, и окровавленных покрывал...
Ужаснувшись неожиданной догадке, я приподнялась и откинула простыню, которой была укрыта. Тонкая ткань моей ночной рубашки, расшитой пышными розовыми кружевами, также пропиталась кровью... Кровь была повсюду. На постельном белье, на моей одежде, на моих ногах...
Нет-нет-нет- нет!
Этого не может быть! Я что, уже родила? Так скоро?!
Но почему я ничего не помню? Я не помню, как протекала моя беременность, не помню шевеления ребёнка в своём животе, не помню его первых толчков... Неужели я не смогла его выносить?! Неужели моя нежданная беременность, которая могла сделать меня счастливой матерью, закончилась выкидышем?..
Господи, какое несчастье! Этого я не могла представить себе даже в самом страшном сне! За что? За что мне такое жестокое наказание?!
Показалось, что кто-то сжал мне сердце холодной и липкой рукой. Я хотела закричать, а вместо этого захрипела и обеими руками схватилась за горло, которое, казалось мне, затянули шершавой удавкой.
- Не извольте волноваться, дюксесс, всё обошлось, – принялась успокаивать меня наблюдавшая за мной женщина, седая и сухонькая старушка, в яркой этнической одежде неизвестного мне народа. – Вы сильно мучились. Громко кричали. Потеряли много крови. Я боялась, что вы умрёте. Особенно испугалась, когда вы перестали дышать. Но, хвала Пантеону, всё обошлось. Вы живы. Ребёнок родился крепкий и здоровый. Мальчик. Его светлость дюкc Ширисан чрезвычайно доволен. Теперь у него есть наследник. Пусть и полукровка. Зато он проживёт долгую жизнь – благодаря эльбийской крови его матери.