Из ванной послышался смех и плеск воды. Поцеловав Томаса в макушку, Джекс приоткрыл дверь. Тара Ноулз стояла на коленях у ванны, моя голову старшему сыну Джекса – Авелю. Оба поглядели на него – его старушка и его мальчишка, – и их улыбки тронули его за душу. В волосах Авеля была уйма пены, и Тара лепила из нее странные завитки и волны, показывая их пацану в карманном зеркальце.

– Привет, папочка, – сказала Тара.

Авель попытался показать ему горсть мыльных пузырей, но те полопались.

– Уезжаю, – сообщил ей Джекс.

Встав, Тара протянула руки за Томасом, и тот в ответ потянулся своими ручонками к матери. Чмокнув малыша в головку, Джекс отдал его. Тара снова улыбнулась, и от улыбки ее угловатые черты озарились внутренним светом. Это лицо может заставить человека окаменеть, если Тара им недовольна, но оно исполнено сумрачной красоты, заставившей Джекса протянуть руку, чтобы кончиками пальцев отследить эти черты.

– Береги себя, – Тара поцеловала Джекса, принимая Томаса у него из рук. – И чтобы вернулся ко мне.

– А я разве не всегда возвращаюсь? – ухмыльнулся он.

– Если не напрашиваешься на неприятности.

За легкостью этой пикировки таилась тьма. Тара не хотела, чтобы он ехал – взяв с собой только Пыра и Рыжего, чтобы прикрывали спину, – но и велеть ему остаться тоже не могла. В подробности Джекс ее не посвятил – сказал лишь, что Тринити в опасности.

Тара обхватила его руками, прижавшись к нему всем телом, чтобы напомнить, чего он будет лишен за время отлучки, и, сдвинув брови, заглянула ему в глаза.

«Ты должен ехать, – сказала она. – Я люблю тебя за это. Но всего полгода назад ты даже не догадывался о ее существовании. Не умирай ради нее».

Джекс и не планировал, но им обоим известно, какой за этим стоит риск. Для каждого, ага… но особенно для людей из их мира. Они сами избрали жизнь, которая означает, что он вынужден совать голову в львиную пасть на регулярной основе. И рано или поздно челюсти сомкнутся.

Подойдя к ванне, он плеснул водой на Авеля, а тот лягнулся, обрызгав его в ответ. Снова поцеловав Тару и Томаса, Джекс повернулся и ушел, не оглянувшись. Подхватил у двери небольшой рюкзак – всего лишь смена белья и одежды и несколько мелочей – и вышел, закрыв за собой дверь.

Когда Джекс вышел на улицу, Пыр и Рыжий уже почти сливались с тенями на дороге. Знакомые силуэты их байков маячили отрадными призраками, только и ждущими, когда можно будет проснуться к жизни.

Рыжий закурил сигарету, и пламя на миг озарило его лицо. Когда Джекс подходил к ним, луна выглянула из-за облачной пелены.

– Собрался? – спросил дружбан.

Джекс направился к своему байку.

– Она понимает.

Рыжий покачал головой, напомнив Джексу медведя:

– Вот бы Лайла так… Может, Тара могла бы с ней потолковать?

– Наверняка может, если хочешь.

Рыжий выдохнул облачко сигаретного дыма.

– Ей придется привыкнуть. Она думает, что в конце концов мы втроем забуримся в Вегас с номером, полным шлюх.

Ступив между ними, Пыр раскинул руки, обняв сразу обоих за плечи, и сверкнул своей ухмылкой, словно говорящей «гори оно все синим пламенем» и всегда поднимающей дух собратьев.

– Ну, раз мы это разрулили, может, прибережем чуток на обратную дорогу? – предложил он.

Улыбнувшись, Рыжий еще раз затянулся, после чего бросил сигарету на асфальт и растер подошвой. И все трое, будто по некоему подсознательному сигналу, направились к своим байкам. Джекс просунул вторую руку в лямку рюкзака с пожитками, до сих пор висевшего у него на одном плече. Его кожаный жилет напоминал клубный, но без опознавательных знаков – ни патчей, ни символики. Пыр оделся в заношенную до дыр старую джинсовую куртку поверх футболки цвета хаки. Рыжий же предпочел простой темно-синий свитер с рукавами, закатанными до локтей. Джексу пришло в голову, что без своих фирменных жилетов – без связи с клубом – они все выглядят голыми.