– А где он, этот огонь? Почему мы его не видим?

– Пифагор говорил, что наша сторона земного шара всегда от него отвращена. А я говорю – мы его не видим, потому что его нет.

– А почему же ты, учитель, все-таки знаешь, что Земля – шар?

Аристотель одобрительно кивнул головой:

– Ты умеешь добиваться своего, Александр. Так вот, я видел затмение Луны. А тень, которую Земля отбрасывала на Луну, была круглая. Пока все. Идите в палестру, друзья.

– Нет, нет! – поспешно остановил его Александр. – Ты, учитель, еще не рассказал, где кончается ойкумена!

– В другой раз.

– Но я хочу знать, велика ли Земля и много ли на ней царств?

Аристотель привел его в портик, где стояли скамьи и стол на трех ножках. На столе лежали бронзовый шар и бронзовая дощечка. Над столом висела на стене белая доска для чертежей. Аристотель взял со стола бронзовую дощечку, на которой была выгравирована карта Земли – суша, реки и океан, окружающий ойкумену.

– Видишь, Александр? Когда-то такую карту сделал ученый-географ Гекатей. Вот Земля – ойкумена. Вот Эллада. Вот Македония. Море. А это огромное пространство Земли – Персия. Персию такой огромной сделал персидский царь Кир. Он покорил множество царств, объединил их. Я тебе уже рассказывал о царе Кире.

– Да, я все знаю про царя Кира, учитель. Значит, это и есть Персия, – повторил Александр. – Она очень большая. А что за Персией?

– Тут – Индия.

– А за Индией?

– За Индией, как видишь, – ничего. Океан. А в этой стороне – Египет. Но говорят, что в Индии, так же как и в Египте, водятся слоны, – очевидно, эти земли где-то соприкасаются друг с другом. Но эта карта Гекатея несовершенна.

Александр долго разглядывал бронзовую дощечку. Потом положил ее на стол со вздохом облегчения.

– Земля не так велика, и царств не так много. Я завоюю их все. И на всей земле будет только одно царство – мое, царя Македонского.

Аристотель с любопытством поглядел на него. Александр стоял перед ним, сильный, крепкий, с решительным лицом, с глазами светлыми, зоркими и непреклонными…

– Может быть, может быть… – задумчиво сказал Аристотель. – Победа над персами с тем войском, которое создал царь Филипп, вполне возможна. Но я полагаю, что это не приведет ни к чему хорошему.

Александр промолчал. На этот счет у него было свое собственное мнение, которого никто не мог поколебать.

Здесь, в зеленой тишине Нимфайона, Александр повторял за своим учителем гремящие строфы Гомера:

Аристотель сам переписал «Илиаду» для Александра.

Александр был ошеломлен огромным миром, который раскрылся перед ним. Боги, люди, отважные герои, битвы, переплетение чувств, страстей, счастья и страданий… И снова битвы. И снова битвы.

С дрожью сердца он встретил здесь обожаемого героя Ахиллеса, о котором пела мать над его колыбелью, о котором рассказывала, когда Александр подрос. Но разве могла женщина в гинекее рассказать о нем так, как поведал великий Гомер!

Аристотель и сам страстно любил поэмы Гомера. Преподавание поэзии он начал вот с этих его величавых строф:

Александр слушал стихи как музыку. И не просто как музыку, он слушал их как откровение воину, вождю: